– Ты меня раскусила, – ответил он, и они опять поцеловались.
Когда они оторвались друг от друга, Верити сказала:
– Но я не понимаю. Кто ты?
– Расскажу, – пообещал он, – но позже.
Он снова поискал ее губы, и она с готовностью откликнулась на его поцелуй.
Немного погодя она положила руки ему на плечи и мягко оттолкнула.
– Пожалуйста, Мансур, мы должны это прекратить. Иначе случится что-нибудь такое, что все испортит еще до начала.
– Да, но все уже началось, Верити.
– Знаю, – сказала она.
– Началось, когда я впервые увидел тебя на палубе «Арктура».
– Знаю, – снова сказала она и быстро встала. Обеими руками отвела густые волосы с лица и отбросила за плечи.
– Они идут.
Она показала на долину, по которой к ним галопом скакали всадники.
Возвращаясь в Искандерабад, аль-Салил и сэр Гай слушали рассказ Верити о едва не случившейся трагедии. Когда аль-Салил попросил у Мансура изложить его версию происшедшего, тот, естественно, ответил по-арабски, и Верити не сказала, что он владеет английским. Она переводила отцу его слова о ее смелости и изобретательности и не могла пропустить никаких преувеличений, потому что теперь знала: Мансур понимает каждое слово.
В конце ее рассказа сэр Гай сдержанно улыбнулся и кивнул Мансуру.
– Пожалуйста, скажи ему, что мы у него в долгу. – Но тут же его лицо стало мрачным. – Это ты виновата. Тебе не следовало оставаться одной в его обществе, девочка. Больше этого не случится.
И Мансур снова увидел страх в ее глазах.
Солнце село и было почти темно, когда они добрались до лагеря. Верити обнаружила, что ее шатер освещен лампами, фитили которых плавали в ароматном масле; ее одежду, доставленную с корабля, распаковали. Ей прислуживали три девушки. Когда она приготовилась к купанию, они стали из кувшинов поливать ее теплой ароматной водой, хихикая и восхищаясь белизной и красотой ее обнаженного тела.
Ужин подавали при свете звезд, и пустынный воздух стал прохладным. Все сидели на подушках скрестив ноги; негромко играли музыканты. После еды слуги подали калифу и сэру Гаю кальяны. Калиф взял кальян, а сэр Гай отказался. Он закурил длинную черную сигару, которую взял из золотой коробочки, поданной Верити. Она вежливо предложила сигару Мансуру.
– Спасибо, миледи, но мне никогда не нравился табак.
– Я с вами согласна. Мне этот запах всегда кажется крайне неприятным.
Она невольно понизила голос, хотя ее отец не понимал по-арабски.
Теперь Мансур был уверен, что она боится отца. И не только потому, что сэр Гай человек суровый и непреклонный, способный испугать кого угодно. Мансур понял, что ему придется быть очень осторожным, чтобы вызнать, что у него на уме. И когда он снова заговорил, то тоже тихо:
– В конце этой улицы – древний храм Афродиты. Луна восходит незадолго до полуночи. Хотя храм посвящен языческой богине, в лунном свете он прекрасен.
Верити никак не отозвалась на его слова: можно было подумать, что она их не расслышала. Она повернулась, чтобы перевести аль-Салилу слова сэра Гая: их отцы продолжали оживленно беседовать. Они обсуждали размеры благодарности калифа сэру Гаю за вмешательство компании и британского правительства.
– Как калиф может выказать свою благодарность? – спросил аль-Салил.
Сэр Гай деликатно намекнул, что его вполне устроят пять лакхов золотых рупий единовременно и еще один лакх ежегодно.
Калиф начинал понимать, как его брат сумел нажить такое состояние. Чтобы перевезти столько золота, потребуются два запряженных быками фургона. В сокровищнице Маската нет и десятой части такого количества, но он не сообщил сэру Гаю об этом. Напротив, сменил тему.
– Мы сможем поговорить об этом позже, ведь я надеюсь наслаждаться вашим обществом много дней. Но если завтра мы снова хотим встать до восхода солнца, следует отправиться в постель. Да посетят вас приятные сны.
Сэр Гай взял Верити за руку и в сопровождении факельщиков отвел к ее палатке. Мансур в смятении смотрел ей вслед: он не знал, приняла ли она его приглашение на свидание.
Позже, закутавшись в темный плащ, он ждал в храме Афродиты. Лунный свет через дыру в крыше падал на статую богини. Жемчужный мрамор словно светился внутренней жизнью. У Афродиты не было обеих рук: прошедшие века взяли свою дань, но фигура была изящна, а побитая голова продолжала блаженно улыбаться.
Мансур разместил своего верного боцмана с «Духа», по имени Истаф, на крыше и приказал караулить. Истаф негромко свистнул. Мансур затаил дыхание, сердце его забилось сильнее. Он встал с упавшей каменной глыбы и перешел в центр храма, чтобы она сразу увидела его и не испугалась, когда он неожиданно появится из темноты. Он увидел тусклый свет лампы, которую она несла по узкому переулку, переступая через обломки возрастом в три тысячи лет.
У входа Верити остановилась и посмотрела на него, потом поставила лампу в нишу в стене и откинула капюшон. Волосы она заплела в одну толстую косу, переброшенную через плечо, и ее лицо в лунном свете было таким же бледным, как у богини. Он сбросил с плеч плащ и пошел ей навстречу. И увидел, что лицо у нее серьезное и отчужденное.
Когда он подошел на расстояние вытянутой руки, Верити остановила его.
– Если ты меня коснешься, я сразу уйду, – сказала она. – Ты слышал выговор отца. Я больше никогда не останусь с тобой наедине.
– Да, слышал. Я понимаю сложность твоего положения, – ответил он. – И благодарен тебе за то, что ты пришла.
– То, что произошло сегодня, неправильно.
– Это я виноват, – сказал он.
– Никто не виноват. Мы были близки к смерти. Выразить свое облегчение и благодарность друг другу в таких обстоятельствах естественно. Однако я наговорила глупостей. Ты должен забыть мои слова. Мы в последний раз так встречаемся.
– Я выполню твои желания.
– Спасибо, о великий.
Мансур перешел на английский.
– Нельзя ли по крайней мере считать меня другом и называть Мансуром, а не тем титулом, который тебе так неловко произносить?
Она улыбнулась и ответила на том же языке:
– Если это твое настоящее имя. Мне кажется, что в тебе гораздо больше того, что видно снаружи, Мансур.
– Я обещал объяснить это тебе, Верити.
– Да, обещал. Поэтому я и пришла. – И добавила, словно убеждая себя: – И ни по каким другим причинам.
Она отвернулась и села на камень, такой, чтобы поместилась она одна. Жестом показала на другой камень, достаточно далеко от нее.
– Садись и устройся поудобней. Мне кажется, твой рассказ займет немало времени.
Он сел лицом к ней. Она наклонилась вперед, упираясь локтем в колено и положив подбородок на ладонь.
