– Давай рубли, все, какие есть.
Я начала яростно сражаться за капитал, но подонок ударил меня кулаком в лицо, сломал мне нос и ушел, бросив на прощание:
– Скажешь кому, что я тебя за жадность проучил, придушу.
Я добрела до школьного врача, та кое-как остановила льющуюся кровь и велела мне ехать в травмпункт. Хорошо помню, как больно мне было, когда врач похожим на большие ложки инструментом вправлял мне нос. Я долго ходила похожей на тапира. Неужели опять повредила самую выдающуюся часть лица?
В кармане завибрировал телефон, я вытащила трубку, на том конце провода был Платонов, и, стараясь придать голосу нормальное звучание, сказала:
– Слушаю.
– Ты где? – поинтересовался Андрей.
– В ванной в квартире Кокозаса, руки мою, – слегка соврала я.
– Отлично. Мы будем примерно через полчаса. Сумеешь его задержать? Ни в коем случае не уходи.
– Надеюсь, он меня не выпрет, – вздохнула я, любуясь своим отражением.
– Важная информация. Кокозас после развода вселился в комнату, которая ранее принадлежала его теще. Коммуналка располагалась в доме шесть по Пименовскому переулку.
– Ты мне это уже сообщал, – напомнила я.
– Не перебивай, – рассердился приятель, – в квартире было две комнаты, вторую занимал Сергей Филимонович Песков, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, врач-травматолог. Он учился на одном курсе с Полиной Владимировной.
Я забыла про боль.
– Песков! Член группы «Свобода или смерть». Он знал Кокозаса! Толкался с ним на одной кухне! Где сейчас Сергей?
– В девяносто третьем году в январе он скончался от алкогольного отравления, – пояснил Платонов, – замерз на улице, его нашли во дворе на детской площадке.
Из коридора раздался голос хозяина.
– Виола Ленинидовна, можно мы с доктором в ванную войдем?
Я быстро сунула трубку в карман.
– Конечно.
* * *
Через пятнадцать минут я с ватными тампонами в носу сидела на кухне Кокозаса.
– Хорошо, что у вас просто сильный ушиб, могло быть хуже, – вещал хозяин, ставя передо мной чашку. – Эк вы шлепнулись! Прямо звон по лестнице пошел. Говорил же, осторожнее, плитка скользкая. В доме недавно ремонт делали, настелили дешевое покрытие, глянцевое. Руки надо оторвать тому, кто его закупил. Вам сахар класть?
– Спасибо, не надо. Очень неудобно получилось, вы заболели, а вынуждены за мной ухаживать, – изобразила я смущение, – уж извините, пока не могу выйти на улицу. Ваша соседка велела час в тепле посидеть, а потом тампон из носа вытащить. Наверное, я мешаю вам?
– Ничем особенным я не занят, – признался хозяин, – собирался поваляться на диване, почитать книгу, а придется чинить модель. Очередная глупость Карелии Алексеевне в голову пришла.
– Она очень хочет стать полноправным директором, вот и старается изо всех сил, – встала я на защиту Линьковой.
– Гимназия не муниципальная, а частная, – пожал плечами Кокозас, – чиновники могут найти нарушения, устроить неприятности владельцу заведения, но решение о том, кто руководит школой, принимают не они, а Григорий Пенкин. Карелия не перед теми людьми хвостом метет, ей надо подбивать клинья под вдовца.
– Похоже, вам владелец гимназии не по душе, – отметила я.
– С чего вы так решили? – нахмурился физик.
Я обхватила чашку ладонями.
– Не знаю, что-то в вашем голосе этакое прозвучало.
– Вот вам типичная женская логика, – усмехнулся Кокозас, – вы делаете выводы на основании собственных ощущений, а не опираясь на факты. Вам холодно?
– Ужасно, – призналась я, лязгая зубами, – внутри все трясется.
– Вероятно, тоже грипп подцепили, или озноб – последствие падения, – предположил хозяин.
– Просто у вас в квартире пингвинятник, – пожаловалась я, – из окна свищет ветер. Надо бы щели заклеить или стеклопакеты поставить.
Кокозас встал.
– Пластиковые рамы герметично закупориваются, из-за этого в помещении воздух делается излишне сухим, у меня начинается кашель. Пойдемте в комнату, там теплее, надеюсь, не смутитесь холостяцкого беспорядка.
Мы переместились в помещение, служащее одновременно спальней, гостиной и кабинетом. Оно оказалось набито книгами. Издания стояли на полках, занимавших две стены, лежали на диване, письменном столе, высились стопками у батареи. Я начала рассматривать корешки. «История великих революций», «Народные восстания Китая», «Азиатский опыт революционных перемен», «Народ, как мотор социальных изменений», «Будет ли светлое завтра?», «Ошибки Великой Французской революции», «Борьба Ирландии за свободу», «Святой терроризм»…
– У вас нет телевизора, – пробормотала я.
– Не нуждаюсь в нем, – отрубил хозяин. – Смотрю на компьютере лишь то, что мне интересно.
– И любите читать, – подчеркнула я. – Но ни одной художественной книги у вас нет, даже в санузле детектив не валяется.
– Не интересуюсь развлекательной литературой, – поморщился Кокозас.
– В ней нет ничего плохого, – улыбнулась я, – она создана для отдыха.
– Жизнь человеку дана не для пустого времяпрепровождения, – язвительно заметил хозяин.
– Изданий по физике у вас мало, всего пять книг. Это странно, – продолжала я.
– Ничего странного не вижу, – фыркнул Сергеев. – Зачем они мне? Я знаю предмет, который преподаю.
– Вы не хотите совершенствоваться в выбранной профессии? А еще меня удивляет, что у вас не сборники задач по физике, не методические пособия, а своего рода самоучители. «Что такое физика?», «Как быстро понять физику?», «Занимательная физика». Необычно видеть такой набор в библиотеке педагога. Скажите, Кожзам…
– Я Кокозас! – вспыхнул хозяин. – Постарайтесь запомнить! Неприлично перевирать чужое имя!
– Неужели вы до сих пор не привыкли к этому? – засмеялась я. – Давно перестала реагировать на Леопардовну, Кариатидовну, Лавашевну и прочие варианты. И с Виолой было не просто, одноклассники дразнили меня «сырной помазкой». Во времена моего детства в магазинах появился плавленый сыр «Виола». Добрые школьники запихивали в мой портфель пустые баночки из-под сыра. Еще они кричали: «Вилка, пилка, колбаса, сожрала крысу без хвоста». Ух, как я злилась! Лезла в драку! Обижалась! Придумывала в ответ обзывалки для ребят. Но от этого они только заводились, понимали, что здорово ранят меня, и изощрялись, как умели. Лет в двенадцать мне стало ясно, что тактику поведения необходимо менять. Я сделала вид, что мне все равно и обращение «Вилка» даже нравится. Первое время я прикидывалась веселой, всегда отзывалась, когда дети упоминали столовый прибор, но потом мне и впрямь стало по барабану, называйте, как заблагорассудится, хоть Зебра Африкановна, меня это забавляет. И кстати, классе в пятом я стала сама представляться как Вилка. А вы все никак не привыкнете. Как вас дразнили в школе?
