– Так, товарищ лейтенант, мы это… есть-то будем или как? – недоуменно вскинул голову Яровец. – Опять же и по сто граммов надо бы – обмыть первый выход новеньких наших. Все, между прочим, молодцы, а Миронов так вообще чуть не герой! Так что, товарищ лейтенант?
– А ничего! – Прохоров неожиданно успокоился и улыбнулся – правда, не очень-то веселой улыбка получилась. – Завтра будет день, будет и пища! А сейчас маленько отметим наши славные дела – и всем спать! Разливай, сержант! Герой, говоришь? Это хорошо – мне сейчас герои как раз ох как нужны…
Яровец, не дожидаясь повторной команды, склонился над столом и начал сноровисто разливать из фляг водку по кружкам, явно пренебрегая наркомовской нормой – естественно, в сторону увеличения. Для лейтенанта – в знак уважения – старшина, ведавший хозяйственной частью, припас обычную бутылку с залитым сургучом горлышком. Прохоров аккуратно сбил сургуч, вышиб пробку и, тоже по сложившейся негласной традиции, сначала собственноручно налил Забурдаеву и Новикову, непосредственно участвовавшим в захвате «языка», потом уже плеснул и себе.
– Ну, товарищи разведчики, давайте по маленькой за то, чтобы всегда, после любого задания, мы возвращались все до единого, – лейтенант невесело усмехнулся, вероятно, вспомнив не самый приятный разговор в штабе, и закончил: – А правильного немца мы еще обязательно достанем – это вам я, лейтенант Прохоров, говорю!
Выпили, принялись за еду – на столе, по-хозяйски застеленном чистыми газетами, красовались нарезанные сало и колбаса, вскрытые банки тушенки, хлеб, лук. Кормили разведчиков действительно хорошо. Миронов частенько вспоминал голодные дни сорок первого – сорок второго, проведенные в ФЗУ и на заводе, полуголодное время учебы в военно-пехотном училище и понимал: потому-то на передовой и достается красноармейцам побольше, что в тылу люди чаще всего сидят на полуголодном пайке. Страна отдавала фронту все, что могла, и даже больше, понимая, что голодный, раздетый и разутый боец много не навоюет – сами по себе винтовки не стреляют, танки не ездят и самолеты не летают. Конечно, в наступлении или в распутицу далеко не всегда тылы справляются со снабжением войск, и полевые кухни не всегда призывно дымят рядышком с расположением войск, но в основном солдаты все положенное по норме получали вовремя…
– Да, совсем забыл, – Прохоров хлопнул себя по лбу ладонью и отыскал взглядом Алексея, уже начинавшего слегка клевать носом, – Миронов, тебя замполит прислать просил. Давай приводи себя в порядок и дуй в штаб! Хотя какой уж тут, к черту, порядок… Ладно, и так сойдет – ты тоже не на ярмарке с девками плясал!
– Так ведь поздно уже, наверное, – попробовал отвертеться Лешка, надеявшийся вскоре завалиться и, если повезет, хотя бы немного отоспаться.
– Не поздно – дуй, я сказал! Наш капитан, по-моему, вообще никогда не спит…
Гадая, зачем рядовой боец мог так срочно понадобиться замполиту, Миронов нехотя накинул сырой ватник и вышел из землянки. С удовольствием вдохнул прохладного воздуха, отчетливо припахивающего осенней горьковатой прелью, и побрел к штабу.
Капитан действительно не спал – что-то торопливо писал, сидя за шатким столом, заваленным бумагами и прочим непонятным хламом.
– Разрешите? – стараясь держаться бодро, Алексей попытался изобразить совершенно трезвого человека, понимая, впрочем, что полбутылки водки вот так просто не скроешь. – Товарищ капитан, рядовой Миронов по вашему приказанию прибыл!
– Проходи, Миронов. В общем, вот… – замполит как-то смущенно кашлянул и, отводя взгляд в сторону, протянул Алексею коричневатый листок бумажки. – Ты почитай, а я, пожалуй, пока покурю пойду…
Миронов, чувствуя легкое недоумение и пока еще неясное беспокойство, пробежал глазами по строчкам стандартного бланка, заполненного красивым писарским почерком: «Извещение. Ваш отец Миронов… уроженец… в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит… похоронен… Командир части, замполит, начальник штаба…»
Лешка тупо смотрел на бланк, медленно осознавая, что случилось нечто страшное и непоправимое. Уже достаточно отчетливо понимая, что все это, конечно, не сон, поймал себя на глупой мысли, что стоит только покрепче зажмуриться и… вот-вот, сейчас, злой морок растает и все будет по-прежнему!
Да нет, не растает и не будет, тут же подумалось Алексею с отстраненной ясностью. Ни глаза, ни казенная бумажка не обманывают его – погиб отец, убит. Теперь придется привыкать к тому, что на этом свете ты теперь один. Совсем один. И никогда уже не будет ни совместных походов на рыбалку, ни пива по выходным, ни… да ничего уже не будет. Слово-то какое мерзкое и безнадежное – «никогда»…
– Ну, прочитал? – капитан вошел так тихо, что Алексей не сразу и заметил, что в блиндаже он уже не один. – Вот видишь, Миронов, как оно бывает…
– Так я пойду? – бесцветным голосом спросил Лешка и тут же спохватился, встал: – Виноват, товарищ капитан, – разрешите идти?
– Иди, конечно, – устало кивнул замполит. – Кстати, ты же у нас комсомолец?
– Так точно!
– Насчет партии не думал? Не первый день воюешь и, слышал я, неплохо воюешь – Прохоров тобой доволен. Так что скажешь?
– Товарищ капитан, – подбирая слова, нерешительно замялся Миронов, – так вы же, наверное, в курсе, что я это… в общем, в штрафбате был. Получается, биография у меня для партии как-то не очень…
– А вот это ты, Миронов, зря, – суховато перебил капитан и пояснил: – У нас война, а на войне и для страны, и для партии хорошие солдаты важнее, чем чистенькие биографии, понял? Ну, ладно, ты иди пока. А насчет приема в партию все-таки подумай!
«А что тут думать? – вяло размышлял Алексей, возвращаясь в землянку разведчиков. – Надо так надо. Вступлю – небось, не каждому сам замполит предлагает! Коммунист Алексей Миронов – неплохо звучит, между прочим. Батя точно одобрил бы. Хотя какая разница – коммунист, комсомолец или вообще колхозник беспартийный? Лишь бы немцев бить! А бить мы их били и дальше будем – пока в последнего гада кол осиновый не вобьем…»
Глава 12. Октябрь 1943 года. «Не загадывай наперед»
Жизнь устроена так, что человек со временем привыкает ко всему – даже к таким вещам, к которым, казалось бы, и привыкнуть-то невозможно. Судьба, в очередной раз раскидывая карты и насмешливо улыбаясь, предлагает людям то дальнюю дорогу, то казенный дом, а то и смерть. И человек, привычно кляня свою нелегкую долю, чаще всего послушно следует проложенному неведомым штурманом курсу и терпеливо сносит все беды, испытания и несчастья, лишь иногда прерываемые недолгими минутами покоя и счастья. На войне привыкание наступает еще быстрее, чем в обычной жизни.
Если бы Алексею Миронову еще несколько месяцев назад кто-то сказал, что можно почти совершенно безразлично относиться к десяткам трупов, разбросанных на поле боя, – он вряд ли поверил бы. Как не поверил бы и в то, что можно привыкнуть к бомбежкам, обстрелам, гибели товарищей, еще вчера со смехом и шуточками старательно наворачивавших с тобой кашу из одного котелка…
