– А как насчет меня? – напомнил о себе Каррутерс. – Что я должен делать? Ненавижу болтаться без пользы, когда идет подготовка к столь важной операции.
– Мистер Каррутерс, вам будет отведена очень важная роль, – заверил его Холмс. – Можете не сомневаться.
Затем он обернулся ко мне:
– Пожалуйста, поторопитесь, Ватсон! У нас осталось мало времени. Челленджер! Манн!
Я хотел было возмутиться, но по опыту знал, насколько бесполезны подобные попытки.
– Хорошо, я буду вашим мальчиком-посыльным.
Мне хватило выдержки не проронить больше ни слова до тех пор, пока я не вышел из клуба.
Глава 30
Я не люблю вспоминать то ощущение подавленности, с которым отправился в Британский музей. Разумеется, за долгие годы знакомства мы с Холмсом неоднократно расходились во мнениях, и я становился мишенью для его язвительных насмешек. Но прежде, при всех его приступах раздражения и эксцентричных выходках, мы всегда сохраняли взаимное уважение и понимание того, что были и остаемся партнерами. Теперь за пустой болтовней о моем самостоятельном расследовании я видел попытку Холмса отстраниться от меня. Он ничего не рассказывал мне и теперь, в довесок к прежним оскорблениям, не счел нужным посвятить меня в важные подробности операции.
Признаться честно, я подумывал об отъезде с Бейкер-стрит, как уже случилось несколько лет назад. Но в тот раз я собирался начать новую жизнь, а сейчас мне просто необходимо было как-то справиться с разочарованием.
По дороге я остановил кеб возле телеграфной станции, довольный хотя бы тем, что могу подключить к делу инспектора Манна. В отличие от Холмса я с уважением относился к чувствам полицейского и хотел показать, что полностью доверяю ему. Пусть он станет полноправным участником операции, а не просто постоит в сторонке. Я предлагал ему то, чего страстно желал и сам. Ведь мы, в сущности, не так уж и сложно устроены. Что бы ни утверждали психиатры, человек достаточно предсказуемое существо.
Я доехал до Британского музея и на этот раз беспрепятственно прошел внутрь. В то время суток, когда музей открыт для посетителей, попасть сюда гораздо проще. Но, разумеется, наивно было бы полагать, что я так же спокойно доберусь до читального зала, где разместился наш научный клуб.
– Доктор Ватсон? – услышал я старческий голос, и сердце мое ушло в пятки – возле двери в читальный зал сидел уже знакомый мне пожилой смотритель.
– Он самый, – признался я, стараясь говорить бодро и уверенно.
Старик осторожно положил недоеденный сэндвич на бумагу, разложенную у него на коленях, и внимательно осмотрел его, словно это был еще один экспонат музея. Откровенно говоря, сэндвич выглядел достаточно древним.
– Я обязан проверить вас, – сказал смотритель, убедившись, что завтрак находится в безопасности. – Я очень заразный вирус, переносящийся дыхательным путем. Я могу вызвать пневмонию, бронхит, энцефалит и ушную инфекцию. Пятьдесят лет назад я уничтожил половину населения Гавайских островов. Кто я такой?
Черт возьми, я с удовольствием объяснил бы ему, кто он такой, но столь крепкие выражения не следует употреблять при посторонних. Поэтому у меня не оставалось другого выбора, кроме как ответить на его вопрос.
– Корь, иначе называемая рубеолой. Теперь я могу войти или вы желаете учинить медицинский осмотр, чтобы удостовериться, что у меня нет перечисленных болезней?
– В этом нет необходимости, доктор, – ответил он, снова потянулся к сэндвичу и поднес его к морщинистым губам. – Каждый из нас должен исполнять отведенную ему роль.
Тут он был прав. Если уж я так недоволен своим положением, то каково приходилось этому человеку? Легко ли ему сидеть перед закрытой дверью и выслушивать раздраженные ответы заштатного лекаря? Но при этом все равно не обязательно быть таким невыносимым педантом.
Я вошел и увидел, что в научном клубе царит обычный хаос. Перри задремал среди штабелей научной литературы, Кейвор, судя по всему, пытался свернуть журавлика из жесткого ковра, а Лиденброк что-то чертил мелом на боковине книжного шкафа. Как можно ожидать дельной идеи от этого сборища сумасшедших? Позже Майкрофт признался, что заплатил уборщику, чтобы тот собрал все исписанные клочки бумаги (и перерисовал то, что невозможно было унести с собой). Затем Холмс-старший поручил группе ученых разобраться в этих каракулях. Таким образом он приобрел проект усовершенствованного двигателя внутреннего сгорания, новый метод шифровки и таблицу наиболее вероятных результатов матчей по крикету, которые будут проводиться на Лордс-Крикет-Граунд в ближайшие три года, – крайне разнородные, но, конечно же, весьма ценные сведения.
Челленджера, к моему разочарованию, нигде не было видно.
– Профессор, где вы? – позвал я.
– Пригнитесь! – раздался знакомый рык, и я незамедлительно упал на пол.
Копье туземца, пролетев над моей головой, вонзилось в корешок третьего тома «Лепидоптерологии» Лайтфута.
– Я едва не угодил в вас! – довольно рассмеялся профессор, пробираясь между столами с другим копьем в руке. – Физические упражнения поддерживают мозг в рабочем состоянии, – добавил он с таким видом, будто эти слова исчерпывающе объясняли его странное поведение. – Я сейчас размышляю над тем, насколько оперение увеличивает сопротивление воздуха.
Я хотел заметить, что для развития теорий вовсе не обязательно использовать оружие с острым наконечником, но испугался, как бы он в ответ не ударил меня вторым копьем. Имея дело с Челленджером, нельзя исключать и такой возможности. Вместо этого я вкратце рассказал ему о том, что произошло, и передал приглашение поучаствовать в нашей ночной прогулке.
– Экспедиция! Блестящая идея! – воскликнул он, а затем наклонился ко мне и добавил: – К тому же ваше предложение избавит меня от общества этих идиотов.
За спиной у Челленджера Кейвор как раз закончил складывать журавлика и теперь, вероятно, собирался запустить его из окна. Перри внезапно проснулся от собственного храпа, вздрогнул, повалил книги на пол и сам упал вместе с ними.
– Понимаю ваши доводы, – сказал я. – Значит, мы ждем вас на Бейкер-стрит в восемь часов вечера?
– Непременно приду!
Глава 31
Я вышел на Грейт-Рассел-стрит и задумался над тем, что делать дальше. Очевидно, в эту минуту продолжается расследование в доме человека, который, по мнению Холмса, выдает себя за Моро. Мой друг не позвал меня туда, поэтому меньше всего мне хотелось возвращаться домой и дожидаться его, как примерная жена.
Я шел по улице и в ярости ударял тростью по булыжной мостовой. Я отдал бы что угодно, чтобы очутиться сейчас рядом с Холмсом и предложить ему помощь, от которой он, при всей своей холодной логике, не смог бы отказаться.
Но как он смел говорить со мной в таком покровительственном тоне! Он, видите ли, уверен, что я приду к правильному выводу и почувствую гораздо большее удовлетворение, если достигну цели сам.
