— Не знаю. Но не больше чем двадцать четыре часа. Это самое точное, что я могу предположить.
— Других телесных повреждений нет. Ни кровоподтеков. Ни следов борьбы или защиты, — как бы про себя произнес я.
— Согласен, — подтвердил мои слова Мерриэм.
— Возможно, она не сопротивлялась, — предположила Деверо. — Возможно, ей приставили пистолет к голове. Или нож к горлу.
— Возможно, — согласился я. Повернувшись к Мерриэму, я спросил: — Вы проводили осмотр влагалища?
— Разумеется.
— И?
— Я считаю, что незадолго до смерти она имела половое сношение.
— Вы обнаружили кровоподтеки или разрывы в этой области?
— Внешних повреждений я не обнаружил.
— Тогда почему вы решили, что ее изнасиловали?
— Вы считаете, что это было по согласию? Вы бы легли на гравий, чтобы заняться любовью?
— Возможно, я бы лег, — ответил я. — В зависимости от того, с кем.
— У нее был дом, — сказал Мерриэм. — А в нем есть кровать. Да и машина с задними сиденьями. У любого из ее предполагаемых бойфрендов, должно быть, тоже есть дом и машина. К тому же в городе имеется отель. А еще полно других таких же городов. Так что совершенно не обязательно выбирать улицу местом свидания.
— В особенности в марте месяце, — поддержала врача Деверо.
В маленькой комнате наступила тишина, которая продолжалась до тех пор, пока Мерриэм не спросил:
— Так вы закончили?
— Закончили, — ответила Деверо.
— Ну, тогда желаю успеха, шеф. Надеюсь, что это дело пройдет лучше, чем последние два.
Мы с Деверо вышли на проезд, ведущий к дому доктора, прошли мимо почтового ящика, мимо дощечки с именем, вышли на тротуар и остановились возле ее машины. Я понимал, что подвозить меня она не собирается. Это не демократия. По крайней мере, не сейчас.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы на жертве изнасилования колготки оставались целыми? — спросил я.
— Вы считаете это обстоятельство важным?
— Конечно. Ведь, когда на нее напали, она находилась на засыпанной гравием земле. Ее колготки должны были быть разорванными в клочья.
— Может быть, ее сначала заставили раздеться. Медленно и аккуратно.
— Гравийная россыпь имеет кромки. На ней же было что-то надето. Что-то, снимаемое через голову, что-то, снимаемое через ноги, но она была частично одета. А после этого переоделась. Такое возможно, ведь в ее распоряжении было четыре часа.
— Не углубляйтесь в это, — попросила Деверо.
— Не углубляться во что?
— Вы же пытаетесь обвинить армию только в изнасиловании. А убийство, произошедшее позже, хотите повесить на кого-то другого, не связывая эти два события.
Я ничего не ответил.
— Не старайтесь понапрасну, — продолжала Деверо. — Вы натыкаетесь на кого-то, кто совершает изнасилование, а в течение последующих четырех часов натыкаетесь на совершенно другого человека, который перерезает вам горло, так вы это видите? Вот уж действительно несчастливый день, правда? Самый несчастливый, какой только может быть. Только вот слишком много случайностей. Нет, это дело рук одного человека. Но он посвятил этому столько времени, сколько надо. Не глядя на часы. У него был план и все необходимое. Он имел доступ к ее одежде. Он заставил ее переодеться. Все было заранее обдумано и спланировано.
— Возможно, — сказал я.
— В армии проходят курс эффективного тактического планирования. Так, по крайней мере, они утверждают.
— Все верно, — согласился я. — Но там не часто отпускают в увольнение на целый день. Тем более — в город, расположенный вблизи от места, где вы тренируетесь. В армии такое не принято.
— Но Келхэм — это не только место, где проходят тренировочные сборы, верно? Мои предположения не связаны с теми, кто прибыл на сборы. Там еще расквартирована пара батальонов, находящихся под ружьем и сменяющих друг друга на основе ротации. Одни отбывают, когда другие возвращаются. И последним положены выходные. Много выходных. Причем подряд, один за другим.
Я ничего не ответил.
— Вы должны позвонить своему начальству. Доложите, что все выглядит скверно.
— Это ему уже известно, — ответил я. — Поэтому я и здесь.
Элизабет, недолго помолчав, сказала:
— Я хочу попросить вас об одолжении.
— И о чем же?
— Пойдемте снова посмотрим на то, что осталось от машины. Вдруг нам удастся найти номерной знак или заводской номер. Пеллегрино там ничего не обнаружил.
— А почему вы мне доверяете?
— Потому что вы сын морпеха. И потому что вам известно, что если вы скроете или уничтожите улики, я посажу вас в тюрьму.
— А что имел в виду доктор Мерриэм, когда пожелал вам, чтобы это дело прошло лучше, чем последние два? — спросил я.
Шериф не ответила.
— Что значит «последние два»?
Она немного помолчала и, когда вновь заговорила, ее красивое лицо слегка напряглось.
— В прошлом году были убиты две девушки. Тем же способом. Им перерезали горло. И я ничего не выяснила. Сейчас это «висяки». Дженис Мэй Чапман уже третья за прошедшие девять месяцев.
Глава 20
Не сказав больше ничего, Элизабет Деверо села в свой «Каприс» и уехала. Сделав крутой разворот, она направилась на север, обратно в город. Потеряв ее из виду, я еще долго стоял на том месте, где мы расстались, а потом двинулся вперед. Прошагав десять минут, прошел через последний поворот пригородной части дороги, после которого дорога, став шире, пролегла прямо передо мной, превратившись в Мейн-стрит — во всех смыслах.
[17]
День начинался. Открывались магазины. Я увидел два автомобиля и пару пешеходов. Вот и всё. Картер-Кроссинг никак нельзя было назвать центром деловой активности. В этом я был более чем уверен.
Я шел по тротуару с правой стороны улицы мимо магазина строительных товаров, мимо аптеки, отеля и кафе; прошел мимо незастроенного пустыря, расположенного за ними. Машины Деверо возле здания ведомства шерифа я не обнаружил. Там вообще не было ни одного полицейского автомобиля. Вместо них на парковке стояли два гражданских пикапа, оба на вид более чем скромные, старые и помятые. По всей вероятности, на этих транспортных средствах ездили регистратор и диспетчер. Оба они наверняка были из местных, а это означало никакого членства в союзе и никаких связанных с этим привилегий. Я снова вспомнил своего приятеля Стэна Лоури и его желание найти работу по объявлению. Я был уверен, что он будет претендовать на более значимые должности. А иначе никак. У него были подруги — множество подруг и множество голодных ртов.
