– Ты мне ничего не сделаешь, – четко и внятно сказал он. – А я тебе могу дать по морде. Ты трус. И слабак. И твой папа трус и слабак. И пьяница. Мне мой папа сказал.
– Уходи!!
Вокруг сонно заворочались дети, начиная просыпаться от шума.
– Паша, не надо! – взвизгнула Ира, видя, как мальчики бросились друг на друга. Дима вцепился в майку Павлика, но тот, значительно превосходя противника по росту и весу, с легкостью отстранил его от себя и швырнул на кровать, словно куклу. Дима перекатился на спину, майка задралась, обнажая впалый бледный живот ребенка.
Едва сдерживая слезы, он снова кинулся на обидчика, но Паша ловко перехватил его руку и, выворачивая сустав, толкнул паренька на кровать, после чего навалился на Диму всей тушей. Внезапный треск и грохот прозвучал как гром среди ясного неба, заставив умолкнуть детей, к тому моменту уже почти всех проснувшихся и оживленно комментирующих неравную схватку.
– Ну, вы даете, – протянул Максим Погорелов. Он наморщил нос, сплошь усеянный веснушками: – Теперь вас Елена Борисовна точно на праздник не пустит. Кровать сломали.
– Это он сломал, – сказал Паша, ткнув своим пухлым пальцем в замершего Диму. Кашин поднялся на ноги. Вид у него был немного обескураженный – впервые все пошло не так, как он планировал. Толстяк наклонился, бегло взглянул на сломанные ножки и торопливо зашлепал к своему спальному месту. – Его кровать, значит, он и сломал, – бросил он.
Дима с отсутствующим видом начал расправлять скомканное одеяло, стараясь не встречаться взглядом с Ирой. Движения его были вялыми и заторможенными, как у больного.
За дверью послышались быстрые шаги и дети, как по команде, нырнули под одеяла, моментально притворившись спящими.
– Что здесь происходит? Алексеев?
Елена Борисовна выжидательно смотрела на Диму.
– Ну? Я жду объяснений.
– Я не знаю, – с усилием выговорил он.
– Что ты сделал с кроватью? – всплеснула руками воспитательница, подойдя ближе и увидев накренившееся к полу изголовье. – Ты что?! Зачем ты ее сломал?!
Дима молча смотрел в пол, словно все, что его интересовало в данный момент – его собственные босые ступни, худые, с неаккуратно подстриженными ногтями. Он хотел сказать, что он тут ни при чем, что кровать сломалась случайно, что он вовсе не ломал ее, но… Слова намертво застряли в горле, царапая плоть, будто шершавые куски сухаря.
– Елена Борисовна, это все Павлик Кашин!
Голос Иры, прозвучавший в звенящей тишине, дрожал от возмущения.
– Она врет! – завопил Паша, поднимая с подушки голову.
– Что между вами произошло? – потребовала объяснений Елена Борисовна.
– Я спал. А Димка прыгал на кровати. И сломал, – выпалил Паша.
– Если ты спал, то как узнал, что Дима прыгал на кровати? – удивилась женщина, но Пашу этот нюанс ничуть не смутил:
– Он прыгал и разбудил меня. Я проснулся и увидел, как он сломал.
– Он все врет, – снова вмешалась Ира. – Он приставал к Диме, и они стали драться. А потом упали на Димину кровать.
После этих слов притворяться спящими было уже глупо, и дети, откинув одеяла, жадно прислушивались к конфликту.
Елена Борисовна размышляла недолго.
– Я предупреждала вас, чтобы вы вели себя тихо. Кашин, Алексеев, по стульям. В разные углы. У вас еще есть время подумать перед тем, как начнется праздник.
Дима молча поплелся к стульям, стоявшим в длинный ряд у стены.
– Кашин! Тебя что, разве не касается?
Тон Елены Борисовны стал прохладным.
– Это все он, – пробурчал Павлик. – Я ничего не делал.
– Я больше повторять не буду. Быстро на стул. Я жду.
Кряхтя, словно немощный старик, мальчик сполз с кровати и с нарочитой неторопливостью направился к Диме.
– Нет. Сядь в другой конец, – велела воспитательница. Кисло улыбнувшись, Павлик подчинился. – Подумайте над своим поведением. Я очень хочу надеяться, что вы сделаете правильные выводы, – сухо произнесла Елена Борисовна.
– Дура, – обронил Павлик, как только дверь за женщиной закрылась. Он поднялся со своего места и как ни в чем не бывало подошел к Диме. – Я все равно сильнее тебя. Твой папа в Африке живет и каждый день под кустик срет. Понял?
– Это твой папа под кустик срет, – выдавил Дима. Он с ненавистью смотрел на свои трясущиеся руки. Почему он так боится этого жирдяя? Почему папа с Верой не отдадут его в секцию карате? Или айкидо?! Тогда бы он показал этому Пашке!
Потоптавшись на месте, Павлик внезапно наклонился к Диме, и тот отпрянул назад, стукнувшись затылком об стенку. Он чувствовал неприятное дыхание Кашина – запах сыра и кофе с молоком.
– А я все знаю, – прошептал Паша. – Все-все-все.
Диме показалось, что его глотку вновь заполонили колючие сухари, которые никак не желали проваливаться в желудок. Все, на что он был способен, – это часто моргать, смотреть на нависающую круглую физиономию толстяка и помимо своей воли вдыхать гадостный запах из его слюнявого рта.
– Мне все папа сказал. Ты боишься страшных сказок. Особенно про Бабу-ягу. Уж я-то знаю.
Дима сделал глотательное движение. «Сухари» не двигались с места.
– Ты боишься всего. Ты трус. А я вам сказку не до конца рассказал.
– Паша! – позвала Ира.
Толстяк обернулся, его маслянистые глаза недобро вспыхнули.
– Я все скажу Елене Борисовне, – пригрозила она.
– Я с тобой потом разберусь, ябеда, – прошипел Павлик и вдруг громко пукнул. – Эй, зачем пердишь, Димка? – хрюкнул толстяк, даже не меняясь в лице, словно так и было задумано.
Дима был настолько шокирован столь вопиющей провокацией, что у него отнялся язык.
– Это ты! – крикнул он, когда к нему вернулся дар речи. Павлик лишь усмехнулся с хладнокровным видом.
– Нет, ты. Все слышали.
«Уж я-то знаю», – красноречиво говорил его взгляд. Дети, угомонившиеся к тому времени, начали хихикать, тыча в Диму пальцами.
– Димка-вонючка, – добавил Павлик и театрально помахал в воздухе рукой, будто бы разгонял неприятный запах. – Ладно, слушай конец сказки. Мы все убежали домой. Димка думал, что все закончилось. Но ничего не закончилось.
– Уй… уйди от… от меня, – пробормотал Дима. Окончательно растерявшись, он начал заикаться, перед глазами клочьями взорвавшейся радуги вспыхивали разноцветные пятна.
– А когда Димка лег спать, к нему ночью прилетела Баба-яга, – все так же тихо произнес Паша. – Она схватила его из кровати и унесла в свою избушку. И зажарила. А потом съе…
– Уйди!!! – заревел Дима. Он закрыл мокрое от слез лицо своими худыми ладонями.
