– Кхм. Андрей. Яковлев. Здорово.
– О! Здорово! – голос сержанта мгновенно взлетел до баритона и уже больше ассоциировался с парнем, с которым Андрей выпивал в ресторане «Венеция».
– Нужна услуга, – сказал Андрей и коротко изложил суть дела.
– Не вопрос. Даже, если хочешь, устроим вам очную ставку. – Котов был полон энтузиазма.
– Не. – Андрей покачал головой. – В Екатеринбург больше не поеду.
– Да я не об этом. Можно же по скайпу поговорить – у нас в СИЗО Интернет провели, ну, для начальства. Я свой ноут возьму и соединюсь там.
– Ого! – впечатлился Андрей. – А давай! Хотя мне и не обязательно на нее смотреть – достаточно телефонной беседы. Документы я тебе по мейлу пошлю сейчас же, а перезвоню утром. Так что у девушки будет время подумать.
– Ладно. Давай часов в восемь по Москве. У нас как раз десять будет.
– Не положено. – Анютин смотрел в сторону, куда-то в стену между двумя окнами. – Сам знаешь, обстановка неоднозначная. Внутриведомственный приказ, все дела. Никаких выездов в Европу для личного состава, тем более по личным мотивам.
– Да какие личные-то! – взорвался Андрей. – У нас дела связаны! Я же вам объясняю…
– Слабо связаны! – шмякнул ладонью по столу Анютин, явно раздражаясь не столько от Андреевой просьбы, сколько от собственной беспомощности. – Набегаешься доказывать. Это раз. А два – думаешь, тебе сейчас Шенген дадут с полтычка?!
Андрей молчал. Он ни разу не запрашивал визу, но собирался сегодня же заявиться в бельгийское консульство – пусть только попробуют не дать! Однако сам понимал: еще как попробуют. Он – представитель силовой структуры, военнообязанный. Никаких предыдущих выездов за границу. Темная лошадка, расследующая темные же делишки.
– То-то, – правильно истолковал смену выражения на лице Андрея полковник. – Работай давай быстрее и либо сам лови своего маньяка, либо базу мне накопай, с которой я смогу к начальству пойти, не краснея. Понял?
– Есть работать, – сухо ответил Андрей, повернулся и вышел вон на деревянных ногах.
Надежда, которой он, оказывается, тешил себя, пропала. Исчезла иллюзия, что брезжила где-то в подсознании, о возможности встречи где-нибудь на полпути между уральской зоной и бельгийским шоколадом. И исчезла именно тогда, когда ему так нужно было находиться рядом с Машей, чтобы защитить и подставить плечо!
Мир окончательно поделился на тот, где была она, и тот, где был он. И пропасть, разделявшая его с ней, казалась непреодолимой для всех. Для всех, кроме их маньяка.
* * *
Ева в следственном изоляторе выглядела примерно так же, как и у себя дома, – те же длинные жирные волосы, то же бледное лицо без косметики. А одета была – на удивление – даже приличнее, чем дома (видно, мама выбирала, что передать дочке). Но Андрей решил удержаться от комплиментов. Она спокойно поздоровалась и, сев на ободранную табуретку, попросила сигаретку у стоящего рядом Котова, который, дав ей закурить, чуть смущенно поприветствовал столичного сыщика.
– Пусть он выйдет, – сказала Ева, глядя с экрана прямо Андрею в глаза.
– Не положено, – раздался бас на заднем плане кого-то из сизошного начальства.
– Тогда не буду разговаривать. – Ева затянулась и медленно выдула дым в сторону – весьма светским манером, если помнить, где она находилась.
Андрей попросил к экрану Котова.
– Ничего страшного не произойдет, – пообещал он ему негромко. – Наденьте на нее наручники, оружия в комнате нет. Окна зарешечены. Если что случится, в том числе со связью, я параллельно наберу тебя по мобиле. Давай, мне правда надо с ней поговорить. И быстро.
Котов бросил сомневающийся взгляд куда-то вбок, где, очевидно, сидел более крупный чин, приютивший их в своем кабинете.
– Василий. – Андрей впервые назвал сержанта по имени и продолжил еще тише: – У меня любимая девушка подставляется под удар из-за этого дела, понимаешь?
Котов вытаращил глаза, но быстро кивнул:
– Ладно, понял.
Он надел на Еву наручники, приказал сидеть паинькой и вышел вместе с начальством, плотно прикрыв дверь. Ева проводила обоих взглядом и вновь повернулась к Андрею.
– Послушай, – произнесла она и на секунду замолчала. – Я знаю, ты мне не веришь. И имеешь право; я тогда, в первый раз, тебе кучу лабуды наговорила.
– Наговорила, – кивнул Андрей, с трудом сдерживаясь, чтобы не закурить со своей стороны экрана.
– Я врала тебе по поводу слепоты. И по поводу того, что Славик ко мне заявился после тюряги – он никогда бы этого не сделал, потому что он…
– Мертвый? – подсказал Андрей.
Ева двумя руками в наручниках затушила остаток сигареты в пепельнице рядом. А потом подняла на него очень серьезные глаза:
– Я думала, что он мертвый. Но он живой, Славик.
– Это я уже слышал, – усмехнулся Андрей. Ему уже начала поднадоедать эта история. – Не надо больше сказок, Ева. Я попросил твоей помощи совсем не для этого. Мне нужно, чтобы ты проанализировала имеющиеся данные по трем пожарам…
– Я поняла, что тебе нужно, – в голосе Евы тоже послышалось легкое раздражение. – И я это сделала. То, что я пытаюсь тебе сказать, и есть мой вывод.
Она помолчала, побарабанив сведенными наручниками тонкими пальцами рук по столешнице.
– Когда мы встретились первый раз в Ебурге, я приплела Славика, потому что он прикрывал мои собственные дела. Напускала туману. Но теперь я уверена: это его поджоги. Его почерк. Его манера. Яркая, жестокая. Чтобы горело медленно, но верно. Чтобы человек, попавший в огонь, как в капкан, мучился и не смог спастись. И еще: это использование огня как своей шестерки для уничтожения улик. – Она задумалась. – В том числе – уничтожения людей КАК улик.
Андрей молчал, и она вновь взглянула на него, почти умоляюще:
– Пожалуйста, поверь мне!
– Я тебе не верю, – сухо сказал Андрей и нажал кнопку отбоя, не попрощавшись.
Да за кого она его держит?! За деревенского идиота?! Славик выжил?! Ха! Андрей машинально перекладывал-переставлял вещи на рабочем столе, пытаясь взвинтить собственное раздражение еще выше, разозлиться на пироманку, которая посмела над ним – столичным опером! – куражиться! Да и сам он тоже молодец! Прав был Анютин, когда…
Но, на секунду приостановив лихорадочные движения рук, он понял, откуда взялась эта неискренняя злость. Злость как ширма. Раздражение как прикрытие истинного чувства. Страха. Влажного, тоскливого. Андрей мотнул головой, пытаясь отогнать его, как слепня. Но поздно. Страх уже был тут. Ведь одно дело – допускать существование живого Славика в деле о никак его лично не затрагивающих антикваре и шахматисте. И совсем другое – понимать, что от восставшего из мертвых Славика, некогда странного мальчика, решившего обернуться человеком, но, как те монстры из фантастических фильмов, таящего в глубине свое настоящее осклизлое нутро, до Маши – его Маши! – осталось всего два шага. И более того, эти два шага он может сделать где-то в Европе, далеко, там, где Андрею ее никак не защитить. Он потянулся к телефону, но тот опередил его, взорвавшись резвым звонком прямо под ладонью, да так неожиданно, что Андрей вздрогнул. «Нервы лечи!» – сказал он себе зло, а вслух произнес сердито:
