Боголюбов тяжело, как старик, прошаркал к дивану и сел, вытянув босые ноги.
– Ты заболел, что ли, Андрей Ильич?
– Я здоров, как бык, – вяло возразил Боголюбов. – Зачем ты ее нюхаешь?
Саша пожал плечами, примерился и поставил картину в кресло. Потом уселся рядом с Боголюбовым и скрестил руки на груди. Так они сидели и смотрели, как завсегдатаи театрального партера – слегка скептически, слегка иронично, но с надеждой на интересное.
– Это еще что, – сказал наконец Боголюбов. – А вот у Сперанского картины – это да! Это совсем… загадочно. В каком году на площади поставили памятник Ленину?
Саша покосился на него.
– Ты же мне говорил! Здание горсовета семнадцатого века, классицизм, а памятник перед ним соорудили… когда?
– А! В восемьдесят пятом, что ли. Если не в восемьдесят седьмом! Уже перестройка брезжила и везде прорезались ростки свободы, а тут в самом центре города ретрограды и консерваторы заложили памятник самой одиозной личности двадцатого века. Мне так Анна Львовна рассказывала. До этого был только бюст, и не на Красной площади, а…
– Бюст меня не интересует, – отрезал Боголюбов. – Папаша писателя Сперанского скончался в восьмидесятом году и памятника видеть никак не мог. Тем не менее на его картинах памятник изображен. Колокольня, а перед ней Ленин с рукой!.. Я еще в первый раз подумал, что это, должно быть, шутка художника.
– Я был у Сперанского дома, – сказал Саша Иванушкин растерянно. – Раза три, наверное. И картины он мне показывал! У него ими целая стена завешана.
Боголюбов кивнул.
– Но на памятник не обратил внимания…
– А я обратил. Я вспомнил, что видел картину с памятником! Сегодня я к нему еще раз сходил, и – точно. Он сам мне сказал, что отец его помер именно в восьмидесятом.
– Подожди. – Саша поднялся, втиснул руки в передние карманы джинсов и стал ходить между сивым мужиком и Боголюбовым. – Значит, получается, что у Сперанского в доме на стенах развешаны картины вовсе не его отца? Тогда чьи?!
– А вот это чья картина? – Боголюбов тоже встал и подошел к креслу. – Тогда у Модеста Сперанский преподнес Анне Львовне другую картину! Похожую, но не эту! Я бы сказал, что одна из них копия другой или обе они копии еще какой-то третьей.
– А эта откуда взялась?
– Мне ее вчера отдала Нина. Она позвала меня к себе и отдала вот эту картину. Сказала, что Анна Львовна в тот вечер картину ей оставила. Чтобы Нина принесла ее к поезду.
Саша взглянул на Боголюбова и покрутил головой.
– Верится с трудом.
– Иди ты к шутам, – огрызнулся Боголюбов. – Кто из нас секретный агент? Ты или я? Что ты тут столько времени торчал, искусствоведа из себя изображал?! Они все врут, мне-то уж точно! Каждый из них что-то скрывает, и есть еще общее, что скрывают все! Почему в этом доме нет ни одного рисунка старого директора? Я везде искал, ни одного не нашел! Ты мне сам сказал, что на чердаке он рисовал, а в перерывах смотрел в телескоп!
– При чем тут телескоп? – пробормотал Саша.
– Ни при чем телескоп. Но на чердаке нет никаких следов: ни красок, ни кистей, ни банок – ничего!..
– Да, – согласился Саша. – Я, когда в этот дом попал, тоже обратил внимание. Анна Львовна то и дело повторяла, что старый директор всю жизнь увлекался живописью и больше его ничего не интересовало. Пейзажи, рыбалка и варенье. Банки в подвале, да я доставал, когда девчонки приехали!..
– Девчонки, – повторил Боголюбов. – Куда ты дел Юлькиного кавалера?
Саша пожал плечами. Андрей Ильич решил: если он еще раз пожмет, кину в него вазой. Вон на буфете ваза голубого стекла.
– Отправил в Москву.
– Подобру-поздорову?
– Андрей, я сделал все, что мог, – сказал Саша с досадой. – Посадить его раз и навсегда в местный изолятор я не могу. И так адвокат мне истерику закатил! Существует… процедура. Мера пресечения – подписка о невыезде, и я тебе говорю – это самое большее, чего можно было добиться. Он ведь со всех сторон белый и пушистый, никаких судимостей, ничего!
– Белый, – повторил Андрей Ильич. – Пушистый. Если ты его не посадишь, я его убью. Он об Юльку… бычки тушил, сволота, мать твою…
– Ну-ну, – неопределенно сказал Саша Иванушкин. – Посмотрим. Мы тоже ребята не из «Пионерской зорьки», придумаем чего-нибудь. Хотя с Юлией бы надо поговорить, станет она на него в суд подавать, не станет?..
– Что значит – не станет?!
– Заявления, описания, медицинские справки, свидетельские показания, – перечислил Саша Иванушкин. – Это все непросто и небыстро, Андрей. Ты ее уговоришь?.. Незнакомым людям все сначала и в подробностях рассказать, да еще документы собрать?
– То есть черт с ним, с преступлением и наказанием, да? Пусть этот урод дальше гуляет и радуется, что с ним ничего сделать нельзя.
Саша вдруг хлопнул Боголюбова по плечу. Тот так удивился, что даже моргнул.
– Накажем, – пообещал Саша. – Только подумаем сначала, как это сделать, чтоб наверняка и чтоб Юлия Ильинична не оказалась на… передовой правосудия. Материалов подсоберем, свидетелей поищем. Наркоманит он от души, можно по этой линии пойти, посмотрим.
– Жил-был у бабушки, – пропел Андрей Ильич на мотив арии из «Риголетто», – серенький козлик… – остановился и сказал мрачно: – Вот и получается, что я кругом болван. Собственной сестре не могу помочь.
– Я на твоей сестре женюсь.
Боголюбов уставился на Сашу.
Тот был абсолютно спокоен, весел даже.
– У меня любовь с первого взгляда, – объяснил он. – Ты веришь в любовь с первого взгляда?
Андрей Ильич быстро прикинул, верит или не верит.
– Ты не возражаешь?
Андрей попытался сообразить, возражает он или нет.
– Только ты ей пока не говори ничего.
Андрей Ильич помычал в том смысле, что не скажет.
– Она еще в себя не пришла после этого своего… поклонника.
Боголюбов покивал – нет, пока не пришла.
– Так, – сказал Саша Иванушкин, офицер секретной службы, – теперь вернемся к нашей милой провинциальной интеллигенции. Что такое с этими картинами? У тебя какие мысли?
Боголюбов признался, что про картины у него в данный момент никаких мыслей нет, и спросил, в каком Саша звании.
– Майор, – ответил тот. – Если мы это дело раскрутим, дадут подполковника. Оклад тоже повысят. Так что тебе прямая выгода.
– Мне?! – поразился Боголюбов.
– Ну, я же женюсь на Юлии Ильиничне.
– Ах да!..
Они помолчали. Как-то по-новому помолчали, по-другому, не так, как молчали раньше.
Боголюбову было совершенно ясно, что Саша не шутит и не прикидывается, что все будет именно так, как он сказал – он женится на его сестре, потому что у него «любовь с первого взгляда». У Юльки, по всей видимости, тоже должна случиться любовь – с какого-нибудь взгляда, – потому что так решил Саша.
