– А где вы собираетесь жить?
– Я? – Она как будто удивилась. – В Москве, конечно. Что вы удивляетесь? Сами-то небось в Москве живете!
– Я в Москве родился. – Кажется, он уже оправдывался однажды за то, что родился в Москве! – И приехал жить сюда.
– Ах, ну что вы говорите! – Она махнула рукой и стала через край насыпать в чашки кофейную крошку. Немного крошки просыпалось на стол. – Я же все понимаю! Вас сюда назначили временно, ненадолго, правильно? Должно быть, у вас неприятности какие-то были по службе! А что? Скажете, нет? Просто так из столицы в провинцию не ссылают!
Боголюбов чуть было не принялся рассказывать про министра, даже рот открыл!.. А потом закрыл и не стал рассказывать. Он просился уехать – после развода стало ему в Москве противно и пусто и как-то уж совсем нечего делать, – и министр «пошел навстречу», назначил сюда, «не слишком далеко и не слишком близко», и спасибо ему за это, чуткий попался министр!
– Мы здесь не живем, – продолжала Нина с мстительной интонацией. – Мы все тут ждем, когда помрем. Здесь жить нельзя, можно только протухать день за днем, день за днем!..
– Да у вас город прекрасный! – возразил Боголюбов. – Что вы говорите?.. У вас все есть! Главное, работа есть, насколько я понимаю…
– Что у нас есть?! Ну что? Вы сейчас про леса и озера начнете, да?! А работу я ненавижу! Кому это нужно – сидеть каждый день в музее и пересчитывать картины?! А потом их по стенам развешивать? Ну, приедут туристы, посмотрят, все равно ведь кретины, ничего не понимают! У них в программе написано – музей, они и идут в музей! А дети! Как я ненавижу школьные экскурсии! Мы все их ненавидим!
– Подождите, вы же говорили, что без музея жить не можете!
– А что я должна говорить? Заберите меня в Москву, я больше не могу-у-у?! А я не могу больше! Иногда ночью лежу и думаю: завтра пешком уйду, все брошу и уйду, не могу я!
…Не сходится, пронеслось в голове у Боголюбова. Ничего не сходится. А как же любовь к своему делу, привитая необыкновенной Анной Львовной? А как же наставник и друг в лице той же Анны Львовны, который научил любить прекрасное? А как же все остальное: тесный, почти родственный кружок близких по духу людей, катанье в санях на Рождество, какая-то необыкновенная выставка, которой гордился весь город?!
– Мне бы только денег. Куда в Москве без денег, я что, не понимаю? А денег у меня…
– А что вы там будете делать? – перебил Боголюбов. От кофе в его чашке поднимался пар и пахло почему-то смолой. – Сниматься в массовках, затем в эпизодах, а потом в главных ролях, что ли? Или петь со сцены?.. Вы же вроде неглупая девушка, Нина…
– Лучше б я была идиоткой, как наши туристы! Я хочу жить, вы что, не понимаете?! Жить, а не протухать… здесь! Я же видела ваше лицо, вам даже сесть было противно! Вы ведь ожидали, что я во дворце живу!
Дворец ни при чем, конечно, но жила Нина на самом деле странно. До того странно, что это требовало обдумывания. Придумать объяснение прямо здесь, при ней, у него не получалось.
– Я жить хочу, а жить можно только в Москве.
– Смотря, что вы имеете в виду под словом «жить», – сказал Боголюбов. Он смерил ее взглядом от макушки до ботинок – так, что она поежилась от мгновенной неловкости, даже жарко стало. – Сниматься в кино вас не возьмут. Для этого нужны талант и образование, а у вас их нет. Муж-продюсер тоже вариант, конечно, но продюсер на вас не женится. Они все, – он тут же поправился не без умысла, – мы все женимся только на своих. Любовник вам не поможет. Даже Паша Саньков, великий артист, свою Веруську никому не может пристроить, а она уж так хороша, что дальше некуда, вам за ней не угнаться.
– Вы знаете Павла Санькова?! – ахнула Нина.
– На эстраду? Там тоже нужен муж-продюсер, а на вас никто не женится, мы это уже установили. И куда вы собираетесь? Где именно развернется ваша настоящая жизнь? – проигнорировал ее вопрос Андрей.
– Вот только не надо, ладно?! Вам-то небось в столице жилось прекрасно! С Саньковым знаетесь! И жена ваша тоже прекрасно живет! Денежки из бюджета подворовываете? Которые государство на музеи отпускает? На машину, на лодку с мотором! Вы что, думаете, я не знаю, сколько директор музея в кассе получает?!
– Н-да, – процедил Боголюбов. Ему очень захотелось на улицу, к его собаке, которая осталась возле трухлявого крыльца. – Вам на самом деле, наверное, грустно живется, Нина.
– Ничего, – отрезала она. – Сейчас грустно, зато потом будет весело.
…Что ей нужно? Зачем она меня позвала? Зачем заговорила про Москву и «настоящую жизнь»? Ее интересуют мои доходы, в этом все дело?.. Откуда именно и сколько именно я «подворовываю»? Ну, с этим все просто и секретов никаких нет.
– Я уеду, уеду, – повторила Нина с силой. – Меня Анна Львовна не отпускала, держала, а теперь… я поеду в Москву.
– Да, – поддержал ее Боголюбов. – Это прекрасный план. Правда, я до конца не уверен, план ли это, но какая разница!.. Жить вы будете, если повезет, в Жулебино, а если не очень повезет, в Люберцах. На работу полтора часа на метро и на автобусе. Работу найдете в конторе где-нибудь на Сходненской, в бывшем НИИ. С десяти до шести будете смотреть в окно и чай пить, сначала черный, потом зеленый, а потом наоборот. Социальные сети в любых конторах, как правило, заблокированы. На ночные клубы нужны не только деньги, но еще время и силы, а у вас очень быстро закончится и то, и другое. Скучно там очень. Быстро привыкаешь, ничего не меняется, только утром голова раскалывается и вообще жить неохота. Вот вы с тридцать второго этажа будете смотреть на помойку и вспоминать… палисадничек, травку, домик бабушкин. Песня называется «Снится мне деревня», и все это настолько не ново, Ниночка!
– Зачем вы меня лечите? В провинции остались только неудачники и тунеядцы, а нормальные люди все в Москве! Господи, неужели вы не понимаете?! Там возможности, а здесь только одна возможность – как-нибудь дотянуть до смерти, не спиться и с ума не сойти.
– Возможности, – повторил Боголюбов, – ну да. Это тоже не ново.
– Что вы заладили – ново, не ново!.. Мне наплевать, я живу первый раз и последний. Я не знаю, что ново, а что старо!
– А может, вам и вправду нужно в Москву, – произнес Андрей Ильич задумчиво. – Вы девушка совсем не глупая. Вы быстро все поймете, и есть некоторая надежда, что много времени не потеряете. Лет пять, не больше.
– Какие… лет пять?
– Через пять лет вы вернетесь, откроете калитку и начнете все заново. Может, у вас и получится. В конце концов, не все же пропадают! Самые сильные выживают, это закон сохранения вида.
– Я права, а вы просто не хотите это признать.
Боголюбов пожал плечами. Ему надоел разговор, в котором ни одна сторона не может убедить другую – ни в чем, и стало стыдно за себя.
«Ты с младенчества сытый и благополучный, как корова, – говорила ему Лера, – поэтому ты ничего не знаешь о настоящей жизни. Все твои ужасы ограничиваются Достоевским!»
