– А разве прежде Русь не проходила чрез еще более страшные испытания? Возьми то же монголо-татарское иго, засухи, приводившие к гибели тысяч людей, страшные болезни, опустошавшие целые уделы. Но Русь все выдержала и сейчас выстоит. Испытание, которое Господь послал нам теперь – знак того, чтобы ты управлял государством крепко, справедливо, по-христиански. Пора тебе царствовать. – Митрополит явно устал и оперся на руку.
– Тебе плохо, отец?
– Раны ноют, но ничего, выдюжу. Иисус Христос не такое терпел. Как-нибудь с Божьей помощью поправлюсь. Ты вернешься в Воробьево?
– Сначала в Кремль заеду, посмотрю, насколько разрушил огонь дворец, храмы, стены. Потом решу.
– Не спеши с возвращением в Москву, государь. Судя по всему, нас ждут большие волнения.
– Почему ты так считаешь, владыка?
– А до тебя доходили слухи, которые распространяются по городу быстрее любого пожара?
– Нет. Что за слухи?
– А вот об этом тебе протопоп Федор Бармин скажет. Он по Москве ходил, слушал разговоры людей. Много чего узнал. – Митрополит послал служку за протопопом.
Тот вошел, поклонился в пояс.
– Расскажи государю, Федор, о чем в Москве простой люд говорит, – велел ему митрополит.
– Народ много чего болтает. Такое и слушать-то не след.
Иван повысил голос:
– Рассказывай все! Или не видишь, пред кем стоишь?
– Не гневись, государь, все расскажу.
– Ну?..
– Слухов разных много. Одно в них общее: народ уверен, что Москва загорелась не случайно. Одни говорят, что пожары – дело рук псковичей, доведенных до нищеты наместником Иваном Турунтаем, князем Пронским, очень дружным с твоим дядей Михаилом Васильевичем Глинским. Другие считают, что в беде повинны новгородцы, сторонники Шуйских, уже покойных. Но чаще всего я слышал, что Москва сгорела волшебством.
– Каким еще волшебством?
– Люди думают, государь, что в Москве объявились чародеи. От их колдовства она и сгорела.
– Чушь полная. Ты сам-то в это, Федор, веришь?
– Побыв среди людей обозленных, потерявших все, во что угодно поверишь.
Митрополит сказал Бармину:
– Ступай, Федор! По улицам больше не ходи.
– Слушаюсь, владыка. – Протопоп Бармин ушел.
Иван посмотрел на митрополита и заявил:
– Но это же полная ерунда! Как в такое можно поверить?
– Народу неважно, чему верить. Ты слышал, обездоленные люди обозлены, полны ненависти, их боли, горю, безысходности нужен выход, те люди, на которых можно выместить потерю близких. Бармин промолчал, а я скажу! В народе вовсю распространяется слух, что над чародеями, которые сожгли город, стоит бабка твоя, государь.
– Господи! – проговорил Иван. – Княгиня Анна Глинская?
– Да! Она, мол, волхвовала, делала то, о чем говорил протопоп. Вот что страшно. Кто-то пытается использовать пожар против Глинских. Это явно не выходцы из народа. Потому я и сказал, что, судя по всему, дело совсем скоро дойдет до народного волнения. Два дня людям не до того будет. Надо родственников по-христиански похоронить. Потом Москва может взорваться бунтом, последствия которого окажутся куда более губительными, нежели великий пожар.
– Но что же мне делать, владыка? – воскликнул Иван. – Не собирать же по уделам войско и не выводить его против горожан!
– О том, царь, даже не думай. Это будет означать твою гибель. Надо предотвратить бунт не оружием, не войском, а словом, которое должно дойти до сердца каждого человека.
Иван вздохнул.
– Знать бы, где слова-то такие найти!
– Ищи, государь, и найдешь. Я посоветовал бы тебе встретиться со священником Благовещенского собора Сильвестром, человеком умным, смелым, строгим. О нем давно слава идет как об исцелителе душ. Он страстными речами очищает разум людей.
– Так позови его. Поговорим.
– Он сам тебя, государь, найдет! Ты только обещай мне выслушать его до конца, даже если слова Сильвестра будут весьма обидными для тебя и ты захочешь схватиться за саблю.
– Обещаю.
– Вот и хорошо. Из меня сейчас тебе помощник никудышный, но знай и помни, я всегда с тобой. Молитвы мои о тебе, о Руси православной, о будущем нашей великой страны. А теперь прости, прилягу я.
– Да, отец, конечно. Благодарю тебя.
Первый русский царь покинул Новоспасский монастырь, направился в Кремль и остановил коня у деревянной звонницы. Она чудом уцелела в пожаре, но колокол упал с нее. Государь спешился. Сошли с коней и вельможи, сопровождавшие его.
Среди них был и Алексей Адашев. Ввиду своего весьма незначительного звания он держался немного в сторонке.
Иван подошел к обломкам колокола, развалившегося от удара о землю, и прошептал:
– Знак Божий! Предзнаменование.
Из арки появился священник лет сорока в черном одеянии, с непокрытой головой, отчего его длинные волосы колыхались на ветру. В руке он держал посох. У звонницы собралось и немного простого народа.
Священник видел царя, но обратился не к нему лично, а ко всем сразу:
– Вот, люди, расплата за грехи наши, за то, что веру христианскую перестали чтить надлежащим образом, погрязли в блуде, корысти и вражде, забыли о любви к Богу. Господь долго терпел, но теперь послал нам страшное испытание, чтобы мы огнем очистили свои души, изгнали дурные мысли, вернулись к честной христианской жизни. Или я не прав, люди? Может, среди вас есть кто-нибудь безгрешный?
Священник резко повернулся к Ивану. В его глазах царь увидел столько силы и внутренней твердости, что невольно отступил.
– А может ты, царь, безгрешен?
– Грешен, как и любой другой человек. Как звать тебя, отец?
– Сильвестр я, государь.
– Мне о тебе митрополит говорил. Хочу побеседовать с тобой наедине, но не здесь, а в Воробьево. Поедешь со мной?
– Коли слушать будешь, не затыкая рта, отчего же, поеду. Но не со свитой. Завтра буду у тебя в летнем дворце. – Не ожидая слов царя, протопоп Сильвестр тяжело вздохнул и ушел в ту же арку, из которой и появился.
Иван проводил его взглядом, повернулся к Ургину.
– Глаза его заметил, Дмитрий?
– Видел огонь пожара, горящего в нем.
– Это точно. А говорит так, словно каждое слово в тебя костылем вбивает. Видать, крепкого убеждения человек.
– Да, но я чувствую, что тебе предстоит непростой разговор. Сумеешь ли выслушать протопопа до конца, не сорвешься ли гневом на его слова?
– Теперь сумею, не сорвусь. Общая беда быстро учит уму-разуму.
