Почуяв остановку, из возка выглянула любопытная юная княгиня. Жданка кивнула ей на стены города:
– Видно Ростов уже.
– Уже видно, – согласилась Олена. Она знала значения многих слов, но пока все их понимала, как произносили.
Князя Владимира с сыновьями и снохой встречали торжественно, не забыли еще предыдущий приезд, когда он многое наказал ростовчанам, облегчил подати и обещал строго спросить, когда снова приедет. Вот, настало время спроса. Конечно, чуяли многие, что повиниться придется, какое дело князю до суши, что была прошлым летом, какое до булгарского набега? Ведь он твердил, что нужно Суздаль крепить так, чтобы никто взять не мог? Но в очередной раз Ростов не пришел на помощь своему пригороду, пришлось суздальцам по лесам прятаться либо в булгарский полон идти… Спросит Мономах, он за это со всех спрашивает, считая, что ничего нет важнее на Русской земле, чем тишина и мирная жизнь. Никто и не спорит…
Впереди большой толпы празднично разодетых бояр в огромных лисьих шубах под рыхлым заморским бархатом или тяжелым шелком стояли белый, как лунь, старец с непокрытой головой, волосы которого легкий ветерок развевал, точно стяг, и рослая, пышная девица с толстенной косой и румянцем во всю щеку. Девушка держала на вытянутых, изрядно замерзших и оттого красных руках большое блюдо с хлебом-солью.
Мономах соскочил с коня, передал поводья гридю из охраны и спорым шагом подошел к встречающим. Остановился, снял отороченную собольком шапку, поклонился в пояс. Принял хлеб, откусив, как полагалось, троекратно расцеловался с красавицей, млевшей от сознания, что ее целует князь, и тут же кивнул старцу, чтоб надел шапку на волосы:
– Благодарствую всему городу Ростову и земле Ростовской. – И уже тише: – Только, отче, надень шапку, студено ноне.
Старик и не расслышал, больно был стар, но его быстро увели родичи, шапку действительно надели. А князь с сыновьями отправились с боярами в городские ворота. Мономах успел сказать ростовскому посаднику:
– У меня в возке сношенька со своими сенными девками. Вели проводить на подворье и устроить, там должно быть готово.
– Все сделают, Владимир Всеволодович.
Купеческий Ростов показался большим, хотя Гюрги прекрасно понимал, что он несравним с Киевом. Мономах кивнул:
– Всему свое время, будет и Ростов Великим.
Слышавший это боярин почти обиделся:
– А Ростов и ныне велик!
Хотелось сказать, что назвать-то себя можно как угодно… Не желая спорить, князь снова кивнул:
– Я не о величии духа говорю, в этом всяк велик, а о размерах города. Пока Ростов куда меньше Киева, на то Киев и главный из городов русских.
Боярина передернуло, но спорить не стал, хотя в его несогласии сомневаться не приходилось.
Когда остались наедине, Владимир посоветовал сыну:
– Ростовское боярство сильно как нигде. Даже в Новгороде с ним вече справиться может, если уж князь не одолеет, а здесь – нет. Ростовским боярам и Великий князь – не указ, не то что мы с тобой.
– А как же мне с ними?
Похоже, юный князь совсем растерялся, но отец положил свою руку на его:
– Подумал о том. Жить станешь не здесь, уйдешь в Суздаль. Там Шимонович тысяцким, будешь и ты там с дружиной. Вот когда окрепнешь, тогда и за Ростов возьмешься.
Гюрги почувствовал, как внутри все сжимается. Ему предстояло править не просто далеко от Киева и вообще за лесами, но еще и в противостоянии с местными боярами. И отец, кажется, изменять свое решение не собирался. Стало просто тошно. Далеко, тяжело, да еще и жена-половчанка… Насколько же было легче сидеть за отцом, не взрослея. Хорошо Андрею, из всех забот – только чтобы в дружину взяли. Глупый, жил бы себе и жил, пока настоящие заботы не навалились.
И вдруг Гюрги почувствовал, что он уже взрослый… Теперь внутри началась почти паника, ну какой он взрослый?! Нет, он не справится, он все испортит, и бояре просто выгонят такого князя! Позора будет на всю Русь.
То ли отец уловил мысли сына, то ли просто понимал, что тот должен чувствовать, но Владимир Мономах снова успокоил:
– Гюрги, у тебя будет умный и опытный наставник. Георгий Шимонович давно бы бояр прижал, будь его воля, но он всего боярин и тысяцкий, с тобой вместе куда больше сможет. Только слушай его, разумен, как никто другой, дурного не подскажет, я его по Киеву помню. А уж если совсем не сдюжишь, пришлю Вячеслава взамен или вон Андрея.
Мономах думал задеть Гюрги именем младшего брата, но тот фыркнул из-за имени старшего:
– Чего это – Вячеслава?!
– Ну, если тебе слишком тяжело будет, если не сдюжишь.
– Чего это – не сдюжу?!
«Хорошо зацепило», – мысленно усмехнулся Мономах, а вслух спокойно кивнул:
– Ну, сдюжишь, и добре…
В Ростове встретили, как положено, но настороженности скрыть не могли. Вот оно, столько лет сидели сами себе хозяевами, только что дань полетную отправляли, а ныне князь объявился. Пусть молодой совсем, ясно, что с ним рядом наставника посадят. А это означало, что всякий день под приглядом, под присмотром. Кому же понравится? Тем паче бояре в Ростове строптивы, привыкли к своей воле и силе, не хуже новгородских.
По Ростову пошел слух, что дядькой при юном князе будет суздальский тысяцкий – Георгий Шимонович. Заворчали ростовчане, мол, столько лет жили не тужили, а теперь под варяга вставать? И забылось совсем, что Шимонович для Суздаля сделал уже немало. Что Ростову Суздаль? Так, пригород вроде Ярославля…
Сам Гюрги встречал когда настороженные, а когда даже вызывающие взгляды бородатых, сильных мужей и невольно ежился, становилось страшно: как же с ними справиться? Это хуже, чем под неласковыми взглядами старших братьев ходить. Владимир Мономах успокоил сына:
– Не оставлю тебя здесь, в Суздале жить станешь. А здесь только подворье оставим, чтоб приезжать мог.
– А в Суздале лучше ли?
– Да, там тебе будет спокойней…
Но в голосе Мономаха уверенности почему-то не было, видно, даже князь побаивался, что жизнь сына окажется непростой.
Сам он с удовольствием миновал бы Ростов и отправился сразу в Суздаль, но у Владимира Всеволодовича была еще одна забота – молодому князю Гюрги Владимировичу нужен свадебный пир и в своей земле, а не только в далеком для Ростова Переяславле и с половцами. И предстояло решить, где творить свадебную кашу – в Ростове или Суздале. По обычаю, конечно, в Ростове, да только не лежала к строптивому городу, вернее, к его боярам, душа у Мономаха. И в который раз он переступил через себя, а чтобы скрыть свое недовольство, закатил пир, какого Ростовская земля не видывала. Приказал гулять всем – от посадника до нищего у соборной паперти, чтоб ни одного мужика и даже бабы не осталось трезвыми.
Меды и заморские вина лились рекой, снеди на столах было столько, что даже такому числу едоков не справиться. На свадебный пир съехались все лучшие мужи земли Ростовской, кто только успел и в силе. Перед началом было явно заметно, что Мономах кого-то ждет, да, видно, не дождался. Но повеселел, когда к нему подошел человек, которого куда-то отправляли, что-то стал тихо говорить. Кивнул князь, приказал начинать.
