Я все время стояла молча, слушая их. Меня даже не спрашивали, что я думаю об этом. Может, и хорошо, что не спрашивали. Мне трудно было сформулировать свои мысли. Я знала, что уезжать из детского дома мне совершенно невозможно – у меня здесь вся жизнь. Хорошая, плохая – но моя. И что Виктору Сергеевичу уезжать тоже невозможно. О чем сейчас говорил Милютин, мне было пока непонятно. Серафима тоже взглянула на него недоумевающе:
– Что ты имеешь в виду?
– Может быть, нам… – Виктор Сергеевич взглянул на меня и почему-то не стал дальше говорить.
Я знаю, что Серафима крайне не любит ситуаций, когда она не до конца понимает, что происходит. Вот и сейчас она недовольно переводила взгляд с него на меня и, наконец, резко проговорила:
– Так, ну все, пошли, Витя. А она пусть лечится пока. Все равно ничего на ходу не решим. Пошли-пошли, не надо тебе здесь оставаться, лишние разговоры провоцировать, пошли, говорю!
Я удивилась, что Виктор Сергеевич послушался Серафиму и, всё оглядываясь на меня, ушел. Я сразу вспомнила Андрея, которого увезла мама. Интересно, он хоть раз вспоминал меня? Пытался найти в Интернете? Или мама ему все про меня объяснила?
Что Виктор Сергеевич хотел сказать и не договорил? Какой выход он придумал? Хороший, единственный…
Минут через двадцать после них пришла Маша. Я очень обрадовалась, увидев ее. Маша принесла удивительную вещь – маленькую синюю коробочку, внутри которой была танцующая девушка в летящем платье, а внизу – потайное отделение, в которое можно было спрятать, например, мое колечко.
– Откуда это у тебя? – удивилась я. – Похоже на старинную вещь… У бабушки взяла?
– Нет, конечно, – засмеялась Маша. – Правда, похоже на старинную? Нет, я сама сделала. Фигурку нашла, правда, у бабушки, среди всяких отломанных и старых вещичек, ни на что не годных, бабушка ничего не выбрасывает.
– Как она, кстати? – спросила я. – Поправилась?
Маша покачала головой.
– Я не думаю, что бабушка когда-нибудь поправится. Мама устала очень. И бабушку жалко. Но ничего поделать нельзя. Хорошо, что мы приехали к ней. Вот мама тебе передала, – Маша протянула мне небольшой пакет.
– Что это? – Я заглянула в пакет.
Там были яблоки – наверно, из сада – и конвертик. Я открыла его. В конвертике лежали полторы тысячи рублей. Я недоверчиво посмотрела на Машу:
– Это точно твоя мама передала? Зачем?
– Руся… – Маша обняла меня. – Не обижайся на маму. Она очень хороший человек. Просто… Она иногда не понимает каких-то вещей. И еще эта история с пальто…
– Зачем мне деньги? Я не возьму деньги, тем более у твоей мамы.
– Возьми, пригодятся. Мама так и сказала – всякую ерунду не будем ей покупать, пусть лучше для спокойствия у нее будут какие-то деньги.
Я подумала и сказала:
– Хорошо. Да, правда, деньги мне нужны. Спасибо, передай, пожалуйста, маме. Она теперь верит, что я не побегу тратить деньги на сигареты и водку?
Маша засмеялась:
– Верит. Она же верит мне, видит, что я тебя люблю. Значит, ты хорошая.
Я вздохнула:
– Хорошо, что ты появилась у нас в классе.
– Что ты вздыхаешь?
– Что говорят в школе обо мне и тренере? – вместо ответа спросила я.
Маша пожала плечами.
– Да ничего не говорят. Может, училки… А дети – нет. Ну, поговорили – больше неинтересно. А у тебя с ним… серьезно?
– Не знаю.
Я рассказала Маше все, чего она еще не знала, и мне от того, что я высказалась, стало гораздо легче на душе.
Когда Маша ушла, я включила телефон, который мне принесла Любовь Игоревна, зарядка, к счастью, подошла. Ну вот, теперь у меня, как у некоторых домашних детей, – целых два телефона. Один – для связи со всем миром, другой – только для связи с Виктором Сергеевичем. Который мне… непонятно кто. Друг? Не знаю.
Мне сразу пришла невероятная куча сообщений, в основном от Паши. Я долго читала их. Последние Пашины сообщения были просто невообразимы. Он не дописывал их до конца, пытался что-то сказать хорошее, ругался, даже шутил, хотя что-что, а шутить он не умеет категорически. И, разумеется, интересовался, как обычно, сильно ли я его люблю. Странный человек. Ну что спрашивать очевидные вещи? Наверно, ему невозможно смириться с этой очевидностью. Он просыпается каждое утро и начинает попытки заново. Вдруг я за ночь его полюбила.
Виктор Сергеевич принес мне хрестоматию по литературе. Я отложила телефон с Пашиными искренними, но глупыми и безграмотными сообщениями и стала читать отрывки из русской классической прозы. Почему там у героев все понятно, а у меня нет? Может быть, просто в учебнике так написано в комментариях? А если бы у них все было понятно, то и книгу незачем было писать?
Свет в палате погасили рано, и я быстро уснула, а проснулась ночью от шума в коридоре. Я не сразу поняла, что грохот – это звук от тележки, на которой возят тех, кто не может идти сам. Громко говорили врачи или медсестры, что-то упало со звоном. Я тихонько встала и выглянула в коридор. Несколько человек катили кровать на колесиках, среди них я узнала «своего» врача, того самого, который недавно вправлял мне руку. Интересно, почему такая шумиха?
Я постояла в коридоре и пошла в туалет, который был один на этаже, довольно далеко от моей палаты. В процедурной почему-то горел свет, я заглянула туда. Тетя Диляра, что-то бормоча себе под нос, шуровала в шкафчике с лекарствами. Она обернулась на меня:
– Ты что не спишь? Разбудили тебя? Ох, тут такой переполох… Привезли нам… Боялись не довезти до Москвы… «Скорую» вызвали, а наши – нет до города везти, сюда вот, нам…
Я, ничего не понимая, слушала.
– Спи иди! – махнула на меня тетя Диляра. – Ничего интересного!
– А кто это? Кого привезли?
– Да тебе, наверно, имя ничего не скажет… В наше-то время его все знали. Один дедуля заслуженный. Ростовцев, знаешь?
Я покачала головой:
– Нет, наверно, а кто он был?
– Почему был? Пока еще есть… Инфаркт только. Народный, очень известный актер, в фильмах старых играл. Да, может, ты его на лицо и знаешь… Уже позвонили главному из Москвы, попросили. Я вот даже спать не успела лечь, пригнали обратно. А зачем им три медсестры? Одной вполне хватит.
– А куда его отвезли? В реанимацию? – зачем-то спросила я.
– А тебе что? Пойдешь смотреть на него? Спи ложись, тебе отдыхать надо. Что на человека смотреть, когда он в таком состоянии. Тем более для тебя он – никто. Это мы помним еще фильмы…
Утром, когда я проснулась, то сразу вспомнила о ночном происшествии. Интересно, когда меня привезли с сильным сотрясением мозга, тоже все так бегали? Как удивительно, был когда-то знаменитый человек, все его узнавали на улицах, а сейчас я даже не знаю его фамилии.
