Дом одноэтажный, потолки у нас очень высокие, все равно вместе с крышей чердака не больше десяти метров, наверно, или двенадцати, я точно не знаю, но шею можно свернуть на всю жизнь, если неловко упасть.
– А-а! – крикнул Паша. – Пришла! Я взял тебе обед, а ты к нему пошла!
Любовь Игоревна нервно обернулась и, увидев меня, схватила за руку.
– Слушай, Брусникина, …, давай что-то делай, …, мне в мою смену, …, не нужны несчастные случаи… Я из-за тебя, …, под суд идти не хочу! – воспитательница от волнения говорила, перекладывая всю речь матом. Обычно она так не разговаривает.
– Можа, вызвать МЧС? – предложил дядя Гриша, совершенно трезвый сегодня.
Я освободила руку от цепкой хватки Любови Игоревны и пошла в корпус.
– Я прыгну! – кричал Паша. – Я прыгну! Ты меня достала! Я так больше не могу! Ты все врешь! Уходишь? Уходи! Уходи! Я из-за тебя… – Паша так психовал, что мог упасть, совершенно этого не желая.
Я знала, что в подсобке есть раскладная лестница, довольно большая. До самого верха крыши она не достанет, вряд ли, но можно что-то придумать. Странно, что никому больше это в голову не пришло. Главное, чтобы подсобка открылась. Зинаида ее запирает, естественно, но она очень просто открывается. Я несколько раз видела, как делают другие, – дверь нужно просто отжать, и язычок замка легко проходит через износившийся наличник. Там уже такая ложбинка есть – от того, сколько раз подсобку таким путем открывали.
Мне удалось сделать это довольно быстро, хорошо, что я поела, – силы были.
Я разгребла коробки, гоня совершенно некстати появившуюся мысль: как же здесь парочки устраиваются? Дышать нечем, жуткая смесь запахов – пыль, плесень, стиральный порошок, хлорка для дезинфекции туалетов, мазут – какие– то старые инструменты, сваленные в углу, были просто политы черным вонючим маслом. Разлилось, что ли? Я раскопала лестницу, стараясь глубоко не дышать. Я видела, как лестницу сюда ставила тетя Таня года полтора назад, сама помогала ей тащить ее из столовой.
Лестница, к счастью, оказалась легкой. Я оставила разбросанные коробки как есть, только ногой захлопнула дверь в подсобку – там столько опасных инструментов: пила, пассатижи, крученая металлическая веревка. Малышня тут же набежит, растащит, перепачкается заодно мазутом.
Я обежала наш корпус, довольно быстро разложила лестницу и приставила к крыше. Да, конечно, до самой крыши не достанет… Но у меня и руки, и особенно ноги сильные – подтянусь как-нибудь. Главное, встать на маленький карниз у заколоченного окошка. И чтобы никто не заорал заранее, увидев меня на крыше, и Паша что-нибудь не учудил. Я слышала, как с той стороны дома, где стояли сейчас все, надрывалась Любовь Игоревна:
– …, Веселухин, слезай на …, я тебя …, когда ты, …, слезешь!
Не думаю, что Паше улыбается такая перспектива. Зря она вообще так орет, не поможет. Веселухин никого не боится и не любит, когда с ним так разговаривают.
– Сама иди..! – заорал Паша. – Я сейчас прыгну!
– Да ты, Пафнутя, держися лучша, да покрепша, – посоветовал дядя Гриша. – Пока вота МЧС едуть к табе. Свалисси, ничо табе ужо не будет хорошего-то!
– Нет! – заорал Паша. – Нет! Я спрыгну! Меня все достало!
Понятно, что Паша насмотрелся фильмов, где герой хочет спрыгнуть с крыши восемнадцатиэтажного или хотя бы девятиэтажного дома, от тоски и депрессии или из-за больших долгов, так тоже бывает. Но у нас разбиться насмерть точно нельзя, можно только покалечиться, причем сильно. Дурак дураком. У нас даже кот однажды неудачно спрыгнул и лапу сломал, а уж коты прыгают и не с такой высоты.
Мне удалось приставить лестницу так, что она не качалась. Я полезла, стараясь ступать очень аккуратно.
– Руся! – услышала я тонкий голосок.
Я полуобернулась. Люба, да еще с Васей, своим семилетним подопечным.
– Отойдите, чтобы я на вас не упала! – сказала я.
– Нет, мы держать тебя будем! – ответила Люба. – Вася, берись с другой стороны.
Малыш на удивление ловко догадался приставить ногу, упереться в лестницу.
– Хорошо, держите, только крепко тогда, – сказала я, поскольку почти уже долезла до конца, теперь нужно было только подтянуться и встать на карнизик. Главное, чтобы он не обломался подо мной. Хорошо, что за последнее время я похудела килограмма на три. И так-то всегда весила мало, а теперь, наверно, и пятидесяти килограммов нет, а то и меньше, я не самая высокая среди ровесниц.
Я осторожно подтянулась и встала на карниз, держась рукой за наличник, который явно собирался отвалиться под моей рукой. Я перехватила руки и уцепилась за короб, в который была заделана наша антенна. Короб заскрипел, но не оторвался от стены. Я обернулась к Любе и негромко сказала, чтобы Паша раньше времени не услышал мой голос с другой стороны:
– Стойте пока здесь, хорошо? Я постараюсь Пашу сюда привести, чтобы он обратно слез.
Малыши кивнули.
Прыгнуть Паше можно было бы и на растянутый пододеяльник, например – совсем невысоко, четверо бы держали, но он же не хочет прыгать. А предложить ему прыгать на простыню или пододеяльник – совсем взбесится от унижения, он же не для этого залезал и орал на крыше, всех собрал.
Аккуратно переступая, я попробовала ногой наступить в желоб, с которого стекает вода по крыше. Он прогнулся, но меня держал. Я обернулась еще раз к Любе:
– Сможешь лестницу оттащить к углу дома, но за угол не выноси, так, чтобы Паша пока не видел?
Люба кивнула, но лестницу сразу поднять не смогла, я ее притопила в землю, чтобы она не шаталась. Я увидела, как к ним подошел высокий темноволосый мальчик. Артем! Но его просить бесполезно. Артем исподлобья, как обычно, посмотрел на меня. Или не на меня, куда-то рядом…
– Артем! – на всякий случай попросила я. – Можешь взять лестницу и подойти к углу дома?
Он неожиданно кивнул, легко подхватил лестницу и подошел ближе ко мне. Молча и с совершенно отсутствующим видом.
– Вот туда поставь, – показала я ему кивком, не отрывая рук от кровли, чтобы не переносить всю тяжесть тела на желобок. – И жди там, я попытаюсь уговорить Пашу, чтобы он слез по лестнице. Хорошо?
– Да, – сказал Артем, и это редкий случай, когда я услышала его голос.
Я перелезла дальше, чтобы как можно меньше лезть потом по коньку. Когда мне стал виден Паша, я подтянулась и с большим трудом залезла на конек животом. Да, очень страшно, непонятно вообще, как он стоит. Он-то держится за антенну, а я не устою, не удержу баланс, мне не за что держаться. Или перевалюсь и вперед головой поеду, или сползу назад. Я спустила ноги обратно на желоб и быстрее стала перебираться ближе к Паше. Кто-то с той стороны успел меня увидеть, я услышала ор Любови Игоревны и увидела, как она бешено машет мне рукой. Что она крикнула, я не поняла, но народ забеспокоился, что-то забубнили, закричали. Черт, сейчас все испортят.
