– Почему? – удивилась я.
– Я тебе уже объяснила почему. Одевайся и иди. Надо будет, пусть из полиции делают запрос, а так просто – не положено. И я за тебя и за него ответственность нести не могу. Сколько лет Ромео?
Я сразу не поняла, о ком спрашивает врач. О Паше, что ли? Но я о нем не рассказывала.
– Сколько лет этому молодцу, который решил с ученицей развлечься?
Как-то мне стало не по себе. Почему так? Или все же они все правы, а я не права? Я молча оделась и ушла, только, закрывая дверь, сказала:
– Спасибо.
– Иди… – очень спокойно выматерилась врач, так, как будто пожелала мне доброго пути.
Наверно, она обиделась, что я не стала ей ничего рассказывать и отвечать на вопросы. Но она так унизительно разговаривала со мной, что я просто не могла отвечать ей. Если бы я пришла с мамой… Я знаю, что это неправильный ход мыслей. Мне когда-то это объяснила еще Надежда Сергеевна – не надо выдумывать, что бы было, «если…». Вообще все бы было по-другому. И я бы не знала Виктора Сергеевича, прежде всего, жила бы себе в Москве, училась бы в музыкальной школе.
Я вернулась в школу. Уроки уже закончились. У Серафимы в кабинете была приоткрыта дверь. Я заглянула.
– Серафима Олеговна…
– Ну что? – подняла она на меня глаза. – Взяла справку?
– Не дали.
– Почему? – насторожилась Серафима.
Я пожала плечами. Я ведь точно не знаю, почему врач не дала справку. Не хотела, не положено, нет запроса из полиции, не верит, что я сегодня не останусь у Виктора Сергеевича…
– Ну, ясно. Каюк твоему Вите. Выгонит его директор. Никому скандал не нужен. И это еще самое лучшее, что может с ним произойти в данной ситуации.
– Но это же просто донос, Серафима Олеговна. Если бы всех сажали по доносам…
– Слушай, Брусникина, тебе действительно нужно дальше учиться. Ты умная. А что ж ты, такая умная, не учла некоторых обстоятельств, а?
– Я не делала ничего плохого, Серафима Олеговна, – сказала я. – Можно воды?
– Да пей, хоть запейся! – отмахнулась Серафима. – Все равно она тухлая, не чувствуешь? Где они только ее набирают? «…изумительной чистоты» написано… Как в болоте чистота!.. Не делала ты плохого… А домой зачем к нему ходила? Даже если чаю попить – не докажешь теперь. Лариса взбесилась, заяву накатала… Они же встречались два года, там… или год… я не вдаюсь… болтают разное… а потом он как-то раз – и в сторонку, в сторонку… Так она успокоиться не может. То ходит, как будто ее из мусорного бачка достали только что, вообще не следит за собой, а то вот, видишь ты… закатила какое!
Я молча выслушала Серафиму, выбросила стаканчик в полную мусорку и пошла в танцевальный зал.
Виктор Сергеевич занимался там с маленькими. Увидев меня, он громко сказал детям:
– Семь, восемь – и по кругу побежали под музыку. Ноги высоко поднимаем, быстро не бежим!
Он подошел ко мне.
– Слышала новости?
– Да, я уже ходила в больницу…
Я коротко рассказала ему. Говорить мне было об этом неудобно. Но сказать нужно было.
Виктор Сергеевич с непонятным мне выражением лица слушал и смотрел на меня, слегка наклонив голову.
– Вот какая ты девочка решительная, значит… Руся, дело плохо, но не так плохо, как все думают.
– Вас посадят в тюрьму?
– Нет, конечно, – засмеялся Виктор Сергеевич, но как-то не очень уверенно.
– Выгонят из школы?
– Это может быть, но ничего. В клуб пойду работать. В поселке есть клуб. Буду вести там латину для тех, кому за тридцать… Тётьки сразу набегут, через месяц передерутся все… – Он усмехнулся. – Ладно. Прорвемся. Я знаю один способ нейтрализовать Ларису. Но способ тухлый и подлый. И не думаю, что стоит им пользоваться. Может, попробовать с ней просто поговорить? Как ты считаешь?
Я вспомнила, в каком ненормальном состоянии была сегодня Вульфа.
– Она вас любит, да? – спросила я.
Виктор Сергеевич передернул плечами.
– Любила бы, не делала бы этого. Себя она любит и свою любовь. Я так думаю.
– Вы ее бросили?
Он посмотрел на меня.
– Мне жаль, что твое детство так рано кончилось.
Я не стала ему говорить, что мое детство кончилось еще в прошлый Новый год, спасибо пьяному Паше. Или еще раньше, когда я попала в детский дом. Например, когда я по глупости пошла с девчонками освежевывать белок…
– Русенька, отстреляемся как-нибудь. Пока не знаю как… Что у тебя с телефоном, кстати?
– Воспитатель отобрала. Из-за того, что я поехала с вами.
– Ясно…
В дверь заглянул директор. Увидев меня с Виктором Сергеевичем, он просто всплеснул руками:
– Ну, товарищи, нельзя же так! Да вы что!
Я подошла к директору.
– Тимофей Ильич, а если бы Лариса Вольфганговна написала, что я взрывчатку на Красной площади подложила, вы бы тоже поверили?
Директор непонимающе смотрел на меня.
– Брусникина, полгода до выпуска можно как-то потише себя вести? Почему вокруг тебя столько всякой ерунды? То какое-то пальто, то вот теперь громкий адюльтер… Виктор Сергеевич, зайдите ко мне после занятий… А ты сюда не ходи пока, пожалуйста.
– У меня занятия сегодня в пять, – сказала я, чувствуя, как силы у меня кончаются. Невозможно всем объяснять, что я не такая плохая, как они думают.
– Я и говорю – не ходи сюда больше на занятия. Виктор Сергеевич, вычеркните ее из списка. Чтобы проблем у нас меньше было. Все, Брусникина, ты больше танцами заниматься не хочешь, поняла? Разлюбила танцы.
Я посмотрела на директора. Почему он не хочет ни в чем разбираться? Почему он сразу верит плохому?
– Давай, давай, иди, всё! – отмахнулся он от меня, хотя я ничего и не говорила.
Я вышла из танцзала, немножко подумала и пошла на рисование. Сейчас ведь как раз шло занятие. Самое лучшее – это поговорить с самой Ларисой. Мне кажется, она нормальный человек. Просто ее обидели, она кусается. Так часто бывает.
Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула. Народу сегодня было мало, наверно, потому что в школе многие болеют, особенно домашние. Наши вообще болеют меньше. Вульфа сидела на столе, ковыряла ногти с отсутствующим видом. Может, она уже успокоилась? Так случается, когда человек все выскажет. Может, она даже жалеет, что написала заявление?
– Лариса Во… – Я побоялась споткнуться некстати на ее отчестве и произнесла так, как многие ее зовут: – …Валерьевна! – Я остановилась на пороге класса.
Вульфа подняла на меня глаза, подозрительно спокойные, как будто вообще ничего не выражающие. Сквозь запах масляных и акриловых красок я явственно ощутила острый запах корвалола. У нас его пьют многие учительницы, поэтому спутать нельзя.
