Хотя я не понимаю, какая разница, от кого забеременеть – от Виктора Сергеевича или от Паши Веселухина. Только про Виктора Сергеевича все сразу начинают кричать и ужасаться, а про Пашу только смеются, и даже некоторые Паше как-то симпатизируют в этой ситуации. А в чем разница? Я не понимаю. Наоборот, у Виктора Сергеевича хотя бы тормоза есть в голове. Вон он с самим собой какую воспитательную работу проводит, разговаривает с собой, ругает себя…
Не прошло и трех минут, рядом показалась бордово-красная знакомая машина. Дверь в мою сторону открылась.
– Садись, привет! – улыбнулся Виктор Сергеевич.
Он чмокнул меня в щеку. Просто так. Как бы чмокнул брат. И я немного успокоилась.
Может быть, ему обо всем и рассказать? О вчерашнем Пашином срыве, о дяде Грише, вовремя пришедшем мне на выручку, о приезде шефа, только об Андрее ничего не говорить. Или сказать… Интересно, как он отреагирует, поверит, что так бывает? Может, сразу высадит меня и скажет: «Дальше иди пешком, мне с тобой неинтересно!»
К одному нашему мальчику как-то приезжали родственники, не близкие, кажется, двоюродный дядя и его жена. А мальчик – еще маленький, лет десять, и довольно нервный ребенок. Они поехали с ним в город, хотели ему что-то купить из одежды или какую-нибудь игрушку. Не знаю, что именно произошло, и никто толком не знает, но рассказывали, что он стал в машине так ругаться матом, что родственники высадили его из машины, и он шел пешком обратно. А поскольку он маленький, то пошел не в ту сторону. У нас заблудиться трудно, если идешь по одной-единственной дороге, ведущей в детский дом. А на развилке есть указатель. Так он на этой развилке свернул к колонии.
Пришел туда, и оттуда его уже на тюремной машине привезли, еще долго смеялись, что сам себе дорожку туда протоптал. Не знаю, правда, что здесь такого смешного. Мне его было жалко, хотя он вредный и неуправляемый, и мои подопечные Витя и Леша, с которыми я бегаю по утрам, часто страдают от него и боятся его.
Я увидела в телефоне какой-то незнакомый номер и осторожно ответила:
– Ало.
Почему-то я подумала, что это звонит Андрей.
– Руся! – услышала я слабенький девичий голос. – Это я… Ты где?
– Люба? – удивилась я.
Я знала, что у нее нет телефона.
– Я попросила телефон у вашего Артема.
Молодец Люба, нашла у кого попросить, и он не отказал незнакомой малявке! Мне кажется, Артем вообще никого не знает, он ведь никогда ни с кем не общается. Телефон, однако, мой записал. Он все соображает, только как-то по-своему.
– Руська, Руська… – заторопилась Люба. – Тут такое делается. Бегает, как ненормальный, Пашка, ищет тебя, воспитательница ругается…
– Вы не позвонили пока в детский дом? – спросила я Виктора Сергеевича.
– Нет еще, а это срочно?
– Срочнее не бывает!
Так интересно было наблюдать, как врет Виктор Сергеевич – ради меня, по моей же просьбе. Значит, и мне он тоже может врать – так же искренне, убедительно…
– Все, не переживай, – он повернулся ко мне. – Поехали?
У меня было странное чувство. Мне хотелось делать наперекор им всем – Веселухину, воспитательнице, Серафиме, которая, конечно, была бы сейчас против меня, наперекор нашей и.о., которая учила меня общаться с Виктором Сергеевичем, – как могла, так и учила, что знала, то и говорила, а также наперекор Андрею и тому чудесному чувству, которое вчера у меня возникло. Зачем мне мальчик, которого можно взять, как плюшевого мишку, и увезти?
– Да, поехали, – сказала я совершенно искренне.
– Как ты интересно одета… – заметил Виктор Сергеевич. – Знаешь, а тебе идет такой стиль. Из бабушкиного сундука… Очень модно, кстати. Ты взрослее кажешься. Тебе точно четырнадцать?
– Точно, – засмеялась я.
– Жаль, а я думал, может, уже как-нибудь за два дня шестнадцать стукнуло, а лучше восемнадцать. Нет?
– Не-а… – помотала я головой.
– Ладно. И это тоже пройдет, уверяю тебя. Ну, рассказывай.
– Что рассказывать? – удивилась я.
– Мне почему-то кажется, что тебе хочется о многом мне рассказать.
Я рассказала, но вкратце и выборочно. Про Андрея говорить не стала вообще ничего, про Веселухина – коротко, но про дядю Гришу и метлу, правда, обмолвилась.
– Вот это да! – присвистнул Виктор Сергеевич. – И что теперь с ним делать? Он же не успокоится. Может, его перевести в другой детский дом?
– Скорее, мне перевестись.
– Нет уж, – держа руль левой рукой, правой он взял мою руку. – Нет уж. Что мы без тебя станцуем? Надо как-то его нейтрализовать. Я подумаю.
Дорога была такая неожиданно красивая – в основном по открытому месту, по полю, – что мне не захотелось больше рассказывать о своих злоключениях. День, как я и думала, был ясный, светлый, с блеклыми, но не грустными облачками, неярким солнцем. Деревья почти уже все облетели, осень в этом году ранняя, но у нас в районе много хвойных, поэтому лес вдали не казался мрачным. Трава на поле еще не совсем пожухла, и даже цвел какой-то запоздалый сорняк, высокий, с соцветиями, похожими на ярко-желтые метелочки.
– Нравится? – спросил Виктор Сергеевич, видя, что я смотрю в окно.
Я кивнула.
– Мне тоже нравится. Мне хотелось тебя свозить, чтобы ты тоже все это увидела.
Какое непривычное, удивительное чувство. Я взглянула на него. Он правду сейчас говорит? Я не знала, что будет со мной дальше. Но в тот момент мне было хорошо и спокойно.
Монастырь оказался расположенным в очень красивом месте – на берегу небольшого озера. Тот, кто основал этот монастырь много веков назад, не хотел жить с людьми, но тоже любил красоту.
– Я иногда сюда езжу, – сказал Виктор Сергеевич. – Когда временами теряю смысл.
Я взглянула на тренера. Я знаю его несколько лет, конечно, раньше я была мала, но сейчас я уже очень многое понимаю о жизни и о людях, и даже не могла бы предположить, что в выходные дни наш тренер ездит в такие места. Что такое «теряю смысл», я не очень поняла, но переспрашивать было неудобно.
– Здесь такое странное место, знаешь… почти волшебное… Ничего не надо делать – просто походить здесь, помолчать, постоять на службе или даже просто в церкви, я не всегда попадаю на службу. Да и, если честно, не очень люблю состояние общего порыва… Каждый вроде за себя пришел, но на службе все вместе, а это не всегда приятно… – Он взглянул на меня. – Ты верующая?
Я покачала головой.
– Не знаю.
– Одно из твоих приятных свойств, Брусникина, – засмеялся Виктор Сергеевич, – что ты отвечаешь уклончиво. И никого не обижаешь ответом, и о себе ничего не говоришь. Не нагружаешь лишними подробностями и остаешься загадкой. А душу открыть?
