– Что это?
– Возьми, Брусничка.
Ясно, что-то от души. Подарок. Иначе бы так ласково он это не произнес.
Я взяла пакет и открыла его. Не сразу, но я узнала, что это. Я удостоверилась, потрогав мех. Я такой мех раньше не видела. Фиолетовый, как будто переливающийся, как перышки у диковинной птицы. Даже не стала доставать пальто из пакета и отдала его Веселухину обратно.
– Ну ты идиот, – сказала я и пошла прочь.
– Руся! Стой! Ты че? – заорал Веселухин! – Я для тебя… Да я тут целый час тебя жду! Или два! Уже себе, знаешь, что отморозил?
– Ты мозги себе отморозил, – сказала я, остановившись и повернувшись к нему. – Меня из-за тебя воровкой считают, понимаешь? Все, до одного человека! И Маша, и Серафима, и директриса, и школьный директор – все, понимаешь! Придурок! Неси пальто обратно!
Веселухин помрачнел, стал комкать пакет, потом размахнулся и изо всей силы зашвырнул его куда-то в лес.
– К черту! – закричал он. Но не так, а матом.
– Паш, мы договаривались – хочешь со мной общаться, не матерись.
– Да кто ты такая? – начал было Веселухин, но неожиданно сам осекся. – Руся… И что, ты не возьмешь пальто?
– Зачем ты его украл, ты можешь мне сказать?
– Да у этих долбаных мажоров… – завелся было Паша.
– Это Машино пальто, при чем тут мажоры! Какие у нас в школе мажоры, ты что?
– Какая разница, Машино – не Машино… – упрямо сказал Паша. – Почему им все, а нам – ничего?
– И что, теперь воровать их вещи и носить в лесу, когда никто не видит, да? – засмеялась я, хотя на самом деле мне было не смешно.
Иногда мне очень нравится Паша. Больше всего мне нравится его внешность. Когда он молчит, когда бегает на физкультуре, подает мяч на волейболе или когда задумчиво смотрит на меня. У него интересный цвет глаз – неопределенный, то как будто темнеют, когда он злится, то кажутся золотисто-коричневыми, как у тигра. Когда он вскидывает молча на меня глаза, мне кажется, что он сейчас скажет что-то хорошее приятным, негромким голосом, или что-то смешное, или интересное, и сам первый смеяться не будет. А он говорит ерунду, или матерится, или гогочет. И голос у него стал ломкий и какой-то… как у грузчика, что ли. Неправильный, грубый.
– Я… – начал Веселухин и осекся, кусая губы. – Какой тебе нужен? Кто? У кого ты была? Я знаю, ты у него была ночью! Что? Понравилось? Он взрослый, да? Он тебе что-то купил?
– Идиот, я же говорю, – вздохнула я. – Ты мне нравишься, Веселухин. Но ты идиот. Тупой идиот.
Паша неожиданно ступил ко мне, довольно сильно притянул к себе и поцеловал, стукнув меня при этом носом. Нос у Паши не очень большой, на мой взгляд красивый, но стукнул он меня сильно. Я только досадливо поморщилась. Вот зачем мне все это, а? Я не стала его отпихивать и поцеловала сама. Я ведь давно об этом думала. От Веселухина пахло чем-то незнакомым и не очень приятно. Жаль. Мне очень мешают жить запахи.
Ничего особенного, оказывается. Я поцеловала его еще раз, чтобы удостовериться. Да, ничего особенного. Необычно. Я же не знала запах Веселухина, теперь знаю, ни с чем не спутаю.
– Подожди, – он схватил меня за руку. – Ты меня любишь?
Я высвободила руку и пожала плечами.
– Скажи, нет, ты скажи…
Я пошла вперед, бросив ему на ходу:
– Пальто возьми, отряхни с него снег и догоняй. У меня все ноги промокли.
– Почему ты такая!.. – Веселухин даже прицокнул языком от неудовлетворенности и негодования.
Я сама не знаю, почему я такая. Только я ему об этом не сказала. Девочки рассказывают, что с ума сходят, когда первый раз целуются. Некоторые после этого сразу отдаются, некоторые влюбляются просто до смерти, дрожат при виде своего парня, как Алёхина. А я? Может быть, я просто промокла и устала, и расстроена из-за его глупости, и поэтому мой организм неправильно работает, не так, как у других девочек?
– Догоняй, Паш, и будем думать, как пальто возвращать.
– Ага! – неожиданно радостно сказал Паша, что-то у него там уже успело перещелкнуть в голове.
Все-таки мальчики – дебилы. Не зря они друг друга так дружески называют и ржут: «Ты дебил!» – «И ты дебил!» Это обычный дружеский разговор двух мальчиков, не только наших, домашние точно так же разговаривают.
– Что мне надо сделать, чтобы ты серьезно ко мне относилась и больше не оставалась у… него? – спросил запыхавшийся Веселухин, с трудом догнав меня. Я хожу быстро.
– Ты отряхнул пальто? Оно же вывалилось из пакета.
– Отряхнул. Что мне надо сделать? – настойчиво повторил он, пытаясь поймать мою руку, естественно, пораненную.
– Молчать нужно побольше. Тебе идет молчать. Руку не трогай, мне больно.
Веселухин только сейчас заметил, что у меня перевязана рука, до этого времени был занят собой и своими переживаниями.
– Он тебя бил? Он придурок, да? Кто он, скажи?
– Это ты придурок, Веселухин, – как можно спокойнее сказала я. – Я же тебе уже сегодня об этом сказала. И вчера написала, что у меня нет мужчины. Я ездила на кладбище в Москву, а вернуться в детский дом не успела до темноты.
– На кладбище? – Веселухин забежал вперед и постарался заглянуть мне в глаза. – Точно? Зачем?
– Когда поймешь, зачем ездят на кладбище к родителям, приходи, я тебя еще раз поцелую, а до этого не лезь, – сказала я. У Паши родители живы, но алкоголики, поэтому отношение у него к этому другое.
– Хорошо, я понял, – смирно ответил Паша, помолчал, подумал и снова завелся: – А где же ты тогда ночевала?
– Ты ревнивый дурак. Неприятно, когда не верят и придумывают всякую хрень. Я ночевала в доме у… – почему-то я запнулась. – Не знаю, стоит ли говорить тебе, у кого.
– Стоит! – бодро выкрикнул Веселухин.
– Нет, – покачала я головой. – Не стоит. Ты слишком неспокоен сейчас.
– Значит, это мужчина, взрослый, – горько сказал Паша. – Я так и знал. А я для тебя – никто. И у меня ничего нет. Но все будет! Вот увидишь!
Я решила больше ничего не говорить. Бесполезно. Убеждать Пашу, говорить, что мне нравится его лицо, особенно теперь, когда на нем почти не осталось прыщей, или то, как он улыбается, и немного неровно стоящий зуб чуть наезжает на нижнюю губу? Или нравится его фигура? Никогда я этого не скажу. К тому же мне, оказывается, очень неприятно, когда меня ревнуют, тем более безо всякой причины. Это очень похоже на то, как меня подозревают в воровстве. Почти одно и то же. Девчонки все обычно радуются, если мальчики их ревнуют, а мне неприятно. Значит, я не такая, как они. Может, сказать Веселухину, чтобы зря время не тратил? Я подумала и не стала. Замолчал, идет рядом, сопит, и ладно. А то еще опять разгорится, будет кидать куртку или снова полезет целоваться.
