Я шла позади всех, видела Машин рыжеватый пышный хвостик, выбившийся из-под шапки, две высокие фигуры, тащившие огромную бутыль с прозрачной родниковой водой, темноволосую голову Паши и русую – Виктора Сергеевича. Оба не надели шапки, хотя к вечеру на улице подморозило. То ли хотели казаться мне симпатичнее, то ли не чувствовали холода.
Я поглубже надвинула свою шапку с зайчиками. Холодно. Морозный воздух пах хвоей, сильно, приятно.
Мне не страшно было в лесу, не страшно идти последней, я не боялась. Я видела впереди свет от фонаря, который нес Паша, и светящуюся в темноте полоску на куртке Виктора Сергеевича. Иногда он оборачивался ко мне, и тогда я видела его глаза. Я думала о том, что я не боюсь жить. Я буду жить, смеяться, любить. Возможно, ошибаться. Буду верить, если получится, в того, кто зачем-то отнял у меня пять лет назад маму, наверно, он надеялся, что я достаточно сильная, чтобы выжить и выполнить данное маме слово. Пробовать снова, если сразу не получится. Искать то поле, ту дорогу и тот дом, который я видела во сне. И знать, что они точно где-то есть, здесь, на этой земле, где иногда невыносимо больно, а иногда так хорошо. Вот как сейчас, когда скрипит под ногами первый снег, выпавший вчера ночью, пахнет елками, слышен спокойный голос Виктора Сергеевича, впереди идет Маша, моя лучшая подружка, и Паша не может побежать ко мне, требуя любви, потому что занят – несет двадцать пять литров чистой, прозрачной, сладкой воды из нашего родника.
– Руся-а-а! – заорал Паша, обернувшись, поскользнулся и чуть не выронил канистру. – Ты где?!
Виктор Сергеевич тоже обернулся и улыбнулся одними глазами, и только мне. Никто больше этой улыбки не видел.
Я помахала свободной рукой, и Паша успокоился, пошел дальше. Люба, отставшая от всех, пропустила вперед Машу и пошла передо мной. Я видела, что ей тяжело тащить бутылку и отобрала ее.
– Руська, Руська… – тут же зашептала Люба, хватая меня за рукав. – Расскажешь мне все, да? Он тебя любит, да? Все уже поняли… Ничего себе… А вы поженитесь, да? Вам прокурор разрешил пожениться, да?
– Покатилась брехня по деревне! – засмеялась я. – Иди на шаг вперед, пожалуйста. Прокурор просил тебе передать, чтобы ты чистила зубы перед сном, не ленилась, а то у тебя все зубы выпадут.
– Правда? – испугалась Люба. – Так и сказал? Он, что, знает про меня? Ты гонишь…
– Я не разрешаю такие слова говорить, понятно? Услышала меня? – строго спросила я.
– Услышала, – кивнула Люба. – Я тебя люблю, Руська. Когда ты уедешь, я буду одна.
– Я буду к тебе приезжать, – сказала я, чувствуя, что говорю, не очень веря в свои слова. Вера тоже обещала мне приезжать.
– Слово даешь? – Люба даже остановилась.
Я никогда не даю слово, если не уверена в том, что его сдержу.
– Я постараюсь. Шапку поправь, съехала с уха.
Люба послушно натянула шапку на самые глаза и, быстро перебирая ногами, пошла, подскакивая, впереди меня.
Я увидела, как идущие первыми Паша и Виктор Сергеевич внезапно остановились, услышала громкий Пашин голос, потом Виктор Сергеевич слегка толкнул его свободной рукой, Паша, наклонив голову, пошел дальше.
Я шла, думая, как интересно – тяжесть в двух руках, а как будто легче стало идти. То ли потому, что я несу Любину банку с водой, и ей не тяжело, она скачет впереди и то и дело оглядывается на меня, улыбаясь, то ли потому, что от равномерно распределенной тяжести невольно распрямляется спина.
– Ты загадала желание, когда пила воду? – спросила меня Люба, обернувшись.
– Да.
– Я тоже. Ты что загадала?
– Нельзя говорить, а то не сбудется. Иди вперед, не останавливайся.
– Я только тебе скажу… – зашептала Люба. – Только тебе. Я загадала, чтобы тоже выйти замуж еще в школе, как ты.
– Люба! – ахнула я. – Что ты говоришь! Да почему…
– А ты что загадала? – хитро улыбаясь, спросила моя маленькая подружка.
– Я загадала…
На самом деле я ничего не загадала. У нас, и правда, есть такое поверье – когда пьешь воду прямо из родника, надо загадывать желание, и оно точно сбудется. Ничего не сбывается, но все верят. Чего я только не загадывала за эти годы. Но, наверно, половина была полные глупости, поэтому и не сбывалось. Хотя у меня лично кое-что сбылось, чуть по-другому, но сбылось.
А сейчас, когда я пила ледяную воду, то чувствовала взгляд Виктора Сергеевича, слышала громкий голос Паши, и как-то ничего не загадала. Я не знала, что загадать. Не оттого что у меня все есть. Просто… Все так стремительно меняется, так неожиданно поворачивается. Я чувствую себя другой. И – удивительно – больше не чувствую себя совершенно одинокой. Загадывать что-то страшно. Я могу загадать и – измениться. Повзрослеть. Стать другой. Жизнь мне предлагает что-то свое, совершенно иное. И получится, что загадывала не то. Я ведь даже не думала о Маше. Не знала, что так все обернется с Виктором Сергеевичем. Я помню, что я загадывала в прошлый раз, когда ходила к роднику. Это было как будто в другой жизни, еще летом. Я загадывала, чтобы меня не кусали осы. Этим летом было много ос, и все ходили покусанные, с раздувшимися глазами, заклеенными пластырями шеями. Кого-то укусили прямо в губу. Вот я и загадала. Ну, не дура я была? Осы, правда, меня ни разу не укусили.
А сейчас у меня в душе и радость, и смятение. Поэтому я пила воду из родника и думала: «Я не одна». Даже не думала – чувствовала это. Как иногда остро чувствуешь одиночество и пустоту, так же чувствуешь – как будто теплыми волнами на морозе, – что рядом с тобой те, кому ты нужна. Кто без тебя пропадет. Или без кого пропадешь ты. Я не пропаду! – говорю я себе и оборачиваюсь, чтобы посмотреть в те глаза, в которых вижу тепло и свет.
Сентябрь – декабрь 2014 г.
