Длинный и многосоставный ствол Шафта покоился в ложе в виде мощной стальной колодки, утопленной в танковую башню. Примерно от середины ствола почти до дульного среза конструкцию орудия украшал эжектор в виде продолговатого, рифлёного цилиндрического баллона с двумя кольцевыми днищами. А проще говоря — в виде утолщения ствола. Эжектор, разумеется, носил функцию отнюдь не декоративную, а насквозь практичную — служил устройством продувки артиллерийского орудия от химических газов, образующихся при производстве выстрела и, тем самым, обеспечивал уменьшение загазованности боевого отделения башни танка.
Вместо дульного среза, ствол Шафта завершался большим щелевым дульным тормозом (проще говоря — здоровой дырчатой насадкой на конце орудия). Дульный тормоз тоже не был пустым прибамбасом и являлся устройством-компенсатором, предназначенным для уменьшения отдачи ствола. Основная часть отдачи компенсировалась откатным устройством, совмещенным с ложем орудия, однако дульный тормоз брал на себя от двадцати пяти до семидесяти пяти процентов обратного импульса, что говорило о его эффективности, вне зависимости от остальных компенсирующих и координирующих устройств.
Дульный тормоз был активно-реактивным, украшался внешними «крыльями» и работал просто. В момент выстрела, щели дульного тормоза перенаправляли энергию газов, истекающих из среза ствола со сверхзвуковой скоростью на помянутые боковые «крылья». Это снижало импульс отдачи. Причём так сильно, что не только компенсировало его, но даже перенаправляло в противоположный вектор. Так, при выстреле надкалиберным боеприпасом, из-за действия дульного тормоза орудие после залпа не только не откатывалось назад, как обычно, но даже толкало корпус немного вперёд!
С другой стороны, насколько понимал Малярийкин, применение на Шафте дульного тормоза приводило к существенному увеличению громкости выстрела и проблемам демаскировки. Впрочем, если сидишь на Мамонте, решил он, проблемы демаскировки возникнут сами по себе. Как говориться, кто на что учился, тот на том женился. Мощная броня и громкая пушка вполне соответствовали друг другу.
Малярийкин спрыгнул «с коня» (высота была от земли три метра) и хлопнул «Мамонт» по массивной надгусеничной полке.
— Зачётная пакулка, — сказал он, имея ввиду новое орудие, — Вижу, прокачали её по самое не балуйся.
— А ты другого ожидал? — усмехнулся Гойгу в ответ. — Это же Лена. С виду девка, а внутри прожженный «сапог». Свихнувшийся на гигантомании. Перед тобой не просто Шафт, одно из «высших» орудий второго поколения танковой табели о рангах. А последняя модификация Шафта из в принципе возможных. Плюс какие-то внутренние доработки, которые делают по заказу спонсоров умники из ВТЭК. Исключительно для вас, господ потенциальных чемпионов.
Гойгу снова критически оглядел пушку, словно доступную, но некрасивую проститутку. А потом Малярийкина.
— Короче, тестируй, полководец.
Малярийкина просить дважды не было нужды. Бывший автомех и аэрограф охотно взобрался на новую «броню», однако, оказавшись на боковой бронеплите корпуса Маляр неожиданно застыл. Потом, повернувшись, протянул руку старшему старшине.
— Ну что, Кожугетович. Прокатишься со мной?
Старик подумал, хмыкнул по-стариковски и, подхватив руку, неожиданно ловко вскарабкался на броню.
— Стар я по коробочкам прыгать, сынок. Ну да ладно, сегодня не убьюся.
Вместе залезли в танк. Теоретически, корпус строился под единственного пилота. Но в «Мамонте» места хватило бы на троих. А если как в анекдоте — вообще человек на десять.
Интерьер был зачётный. Оба приятеля, оглядевшись, едва не ахнули. Гойгу, кстати, хоть и был матёрейшим старожилом КТО, но в Мамонте ему сиживать до сей трогательной минуты не доводилось.
Внутренняя отделка корпуса третьего поколения «Мамонт» причём в дополнительной модификации М3 (не путать с поколением!) соответствовала скорее грёбаному лимузину Бентли из скорлупы орешка и кожи оленёнков, чем боевой машине.
Мягкая обивка поджопников, яркие плазменные панели, рассеянный свет из микрософитов, спрятанных чуть не в каждом изгибе брони. Обивка «салона» (как то иначе назвать внутренние стенки танковой башни не поворачивался язык) сияла молочно-белым цветом с полутонами нежного-кофейного. Знаете, такого, а ля каппучино.
Вот уроды, тут же подумал Маляр. Но потом вспомнил. В бытность совладельцем, а по совместительству экспедитором Наш-ангара, у Малярийкина был один пожилой корефан. Дед-колхозник, у которого Маляр постоянно закупал бульбу на зиму. Сей дедок, ангелоподобного вида, во время Войны-смертушки служил в далёком, покрытом финиками, словно Кострома ромашками, Курдистане.
Так вот там, вместе с русским экспедиционным корпусом (тогда страна была ещё целая и Матушка-Сибирь, будь не ладна, не отделилась) во время боёв против саудитов, почти год стояли наши добрые союзники — израйлитяне. Всем они были хороши, но поражали российских товарищей некоторыми жизненными принципами. Один из которых Малярийкин для себя отметил и запомнил хорошо: «Жить и умереть со всеми удобствами!»
Лозунг этот закрепился в армии Израиля ещё с далёкой войны 1973 года (той самой, «Судного дня»), когда евреи отымели всех соседей вдесятеро большей численности. Лозунг был своеобразным, но, по своему, правильным. Ведь если идёшь на смерть, почему не пожить до этого знаменательного, но несколько грустного момента, на широкую ногу?
Пережив голодное детство, а также будучи нищим маргиналом и коренным Сибиряком (что в принципе означало одно и то же), Малярийкин, конечно, подобных буржуйских взглядов на военный быт не разделял. Но вполне понимал. И даже как-то сочувствовал. «Жить и умереть со всеми удобствами!» При взгляде на внутримамонтовские интерьеры в голове всплывали именно такие слова.
Короче, салон новой машины был бодрый.
Не только красивый, но и комфортный.
Больше всего поражало кресло танкиста. Малярийкин сел в него и растворился. Впервые за многие месяцы ощущая, что такое вкус жизни. В кресле, как говориться, можно было жить. Анатомическое, индивидуальной настройки. Четырёхточечный ремень безопасности (пояс и подтяжки). Встроенная в пояс дополнительная аэроподушка. Гидравлическая помпа. Подлокотички с кнопками. Все дела.
— Да-а, в таком троне и Богу душу отдать не жалко. Не то, что в танке покататься. Да, Кожугетович? А хочешь посидеть?
— Нет, боюсь, потом не встану, — хмыкнул старший старшина, — шакала кормят только ноги. Мне сидеть и лежать нельзя. Помру сразу от старости.
Гойгу присел на стальную полочку рядом с креслом (благо места в кабине хватало) и жестом показал Малярийкину, чтобы не дурил. Корпус «Мамонт», видать, его тоже поразил. В Маляра, очевидно, вложили просто баснословную сумму. Вопрос только кто? В больнице у спонсоров и тугрика нельзя было допроситься. И вот, поди же ты, — баблоливень. С чего бы? За свою долгую карьеру Гойгу уже видал такое пару раз. Ни к чему хорошему это не приводило.
— Ай да Лена, ай да сучья дочь! — Тем временем обронил вслух Малярийкин, и Гойгу стало многое понятно. Без вмешательства звезды эфира, видать, не обошлось. Но где эта красавица раньше то была? С чего такая щедрость именно сейчас? — Не пожалела денежек боевая подруга. Раньше была поскупее, да?
