– Танакви! – раздраженно позвала меня Робин. – Лапушка опять притащила мышь мне на постель!
– Тсс! – шикнула я на нее. – Она делает это, потому что любит тебя.
– Убери ее, – потребовала Робин. – Убери сейчас же!
– Ох, помолчи, пожалуйста! – шепотом попросила я. – Тут происходит что-то ужасное!
Угрюмый маг повернулся в сторону мельницы и увидел мою накидку. В тот же миг его лицо исказилось от страха. Он подался к берегу и уставился на накидку, как будто пытался прочитать, что на ней написано. А он ведь был магом! В смысле – может, он и вправду ее читал? Вдруг у него глаза на невидимых ножках, как у улитки? Мне захотелось утащить накидку в комнату, но я боялась, что тогда колдун увидит меня. И я застыла, не зная, что же делать. Робин, которая отродясь дурой не была, даже когда болела, лежала тихо и испуганно смотрела на меня, а я вглядывалась в противоположный берег. В конце концов маг развернулся и пошел вниз по течению. А Звитт направился обратно, в сторону Шеллинга. Я схватила накидку и спрятала ее под кровать к Робин, пусть полежит пока, потом унесу куда-нибудь, чтобы почитать без помех.
Я поведала сестре о том, что случилось. И готова была выткать проклятие на Звитта, – так Робин перепугалась. Она сказала, что нам нужно немедленно уходить отсюда. Даже встала с кровати, но тут же упала. Я завопила, призывая Утенка. К счастью, вместе с ним пришел и Хэрн, и нам удалось уложить Робин обратно в постель. Мы все очень встревожились. Хотели соврать королю, что Единый велит нам бежать, но боялись, что тогда сестра умрет. И, как указал Утенок, душа Робин попадет в сеть Канкредина, а это будет так же плохо, как если бы он поймал Гулла. Мы просто не знали, что же нам делать.
Следующие три дня Утенок с Хэрном посменно дежурили, но маг не вернулся. Наверное, он отправился к Канкредину. По мнению Хэрна, это даст нам примерно дней семь. И что за это время я должна вылечить Робин. Должна, и все. У меня же появились кое-какие мысли.
Как только мы уложили сестру обратно, я тут же натянула на станок новые нитки основы.
Едва я увидела, как испугался маг при виде моей накидки, меня осенило. Когда маги ткут, то все, что они соткут, – сбывается. Потому-то у этого типа на одеянии и было написано про незримую смерть. Эта смерть, на кого бы там он ее ни насылал, и была заключена в словах. То же самое и с одеянием Канкредина. Река связана, душе Гулла угрожает опасность, а сеть стоит – и все это из-за того, что Канкредин соткал эти письмена.
Мои слова тоже обладают подобной силой.
Я в этом уверена.
Когда я сравнила мои плотные, замысловатые ткани с изделиями этих колдунов – такими грубыми и неопрятными, – то поняла, что как ткачиха я превосхожу их на голову. И потому, когда я натягивала нити, меня снедало тщеславие и жажда мести.
Я намеревалась проклясть Звитта, выткать, что наш король стал серьезным и мужественным, а Канкредин вместе с его сетью сгинул в море. Потому-то мне и подумалось, что я могла бы повернуть жителям Шеллинга ноги коленками назад. На душе сильно полегчало, когда я, глянув на тот берег, увидела, что коленки у них по-прежнему торчат в правильную сторону. Я знаю, в чем тут дело, поскольку похожа на Хэрна. Мне все нужно понять. А когда пойму и сотку это понимание, тогда у Канкредина появится причина для страха.
И вот в чем нужно разобраться: чем так ценна душа Гулла? Почему Робин так сильно болеет? Что есть Единый? С этими вопросами связаны другие, менее серьезные. Например, в чем Хэрн, Утенок и я поклялись Бессмертным? Все ответы заключены в моей первой накидке, и они пришли ко мне, когда я ткала.
Тем вечером сестра вроде бы была поспокойнее. Прежде чем сесть читать накидку, я поняла, что Робин заболела из-за страха перед магами. Она не видела Канкредина. Мы мало что ей рассказывали. Но теперь я уверена, что Робин известно много такого, чего мы не знаем. Это ее врожденный дар, как мой дар – ткачество.
Я рассердилась на дядю Кестрела, когда он брякнул, что мы оскорбили жителей Шеллинга. Это же нелогично! Но почитала накидку, вспомнила и поняла, что все мы, и даже Гулл, который был самым скромным из нас, чувствовали и вели себя так, как будто мы были особенными. Мне и сейчас кажется, что мы непохожи на других. Но дело в том, что тогда у меня не было никаких оснований так считать.
В те дни я еще ни в чем себя не проявила. И мне стыдно. Я почти готова извиниться – только не перед Звиттом и тетей Зарой!
На этом месте я остановилась, чтобы зажечь лампу. Робин вроде как заснула, отвернув желтое, словно восковое, лицо к стене. Я закрыла дверь, выходящую на Реку, и снова принялась за чтение первой накидки. Теперь я не виню себя за то, как поступила с Единым. Он нарочно закопался в свой костер и к тому же подстроил мое появление перед Канкредином в юбке Робин, чтобы тот решил, что я – никудышная ткачиха. Думаю, что и выдать его нашему королю сам Единый меня подтолкнул, и чтобы нас вызвали к Карсу Адону, но зачем ему это понадобилось, понятия не имею. Оглядываясь назад, я иногда даже думаю, что Бессмертный использовал силу Канкредина, воздействующую на Гулла, в своих собственных целях – чтобы привести нас к устью Реки. И я уверена, что Танамил нарочно задержал нас, чтобы мы прибыли туда к тому времени, как половодье начнет спадать.
Добравшись до того места, где мы впервые увидели прилив, я еще раз внимательно пересмотрела свою встречу с девчонкой-варваркой – там, на крыше. Я заметила, что Робин уже тогда была не в себе. Я соткала всего лишь десятую часть наших разговоров. Если бы я выткала все, что болтали мы с Утенком, – накидка сделалась бы такой огромной, что подошла бы лишь какому-нибудь великану. Но и из этого Робин принадлежит тоже только десятая часть. А насчет той девчонки-варварки – из памяти стерлось, во что она была одета. Я вскочила и совсем уже собралась идти к Хэрну, чтобы спросить об этом.
Тут скрипнула дверь, и в комнату вошел Джей.
– Вот это да! – воскликнул он. – До чего же красивая накидка! И кто этот счастливчик?
Я сказала, что соткала ее, чтобы отвлечься и не думать про болезнь Робин. Чистая правда, между прочим.
Джей посмотрел в сторону кровати и увидел, что Робин уснула. Тогда он наклонился к лампе и шепотом спросил:
– Как ты думаешь, когда она поправится?
Джей состроил очень многозначительную мину. Не знаю, что он хотел этим сказать. Я в этот момент прилагала все усилия, стараясь не смотреть на его обрубок, и потому не ответила. Тогда Джей придвинулся еще ближе и прошептал:
– Когда она поправится настолько, чтобы принять дружбу честного однорукого мужчины? Она мне нравится, и я хочу заручиться ее расположением, пока не станет слишком поздно. Понимаешь?
Я не знала, как бы так сказать ему, что Робин о нем думает, потому ответила: «Не очень», – и уставилась в пол, чтобы скрыть румянец.
– Король! – прошептал Джей. – Король, малышка! Он мало-помалу дозревает до мысли, что у него нет жены и что ему нужна поддержка Единого. Он никогда с тобой об этом не шептался? Не упоминал, что ему нужен наследник?
