— Меня били, — пожаловался Юрасик и ткнул пальцем
в свой синяк.
— Подумаешь, били, — презрительно хмыкнула
Варвара. — Ты мужик, мог бы потерпеть.
Юрик обиделся и ушел наверх, где народ стоял плотно и голос
Варвары туда доходил с трудом. Я еще немного послушала интересные разговоры и
сильно опечалилась. Ждать приезда милиции мне вдруг расхотелось. Приедут,
начнут вопросы задавать, а что я им, к примеру, скажу? Милицию тоже заинтересует
и брошенный джип, и тот факт, что ребята бандитского вида явились ни к
кому-нибудь, а к нам в квартиру, и разыскивали меня. Конечно, была надежда, что
они удовольствуются одним трупом, то есть Нинкой, а если нет? К тому же и сам
по себе Нинкин труп сильно меня тревожил. Граждане правы, с какой такой стати
Нинке вдруг травить себя газом? Что, если ее действительно убили? А если убили,
то за что? Дураку ясно: не обошлось без Шляпы. В том смысле, что его кончина
как-то связана с Нинкой. Не зря она так перепугалась, когда я ей про Колю
сказала. Кто-то его убил, а теперь и Нинку. Очень может быть, что… Но об этом
дуцать мне не хотелось.
Вспомнив, что говорил папа, я сочла за благо смыться до
прихода милиции, но, удалившись от дома на значительное расстояние, загрустила
еще больше. Свирепого вида ребятишки вряд ли отстанут от меня, адрес мой им
известен и место работы тоже, что ж мне теперь, по два раза на день «караул»
кричать? Боюсь, везенье мое скоро кончится, и на «караул» уже никто не
откликнется. А заяви я в милицию, не сделать бы хуже: ну как они решат, что это
я Шляпу по пьянке убила? Я ж ничего не помню. И Нинку тоже я. Сашка —
свидетель, как я за ней охотилась. Ни к чему во все это вмешиваться. Как же не
вмешиваться, если я уже вмешалась. Ох, и угораздило меня…
Допустим, встреч с милицией удастся избежать (хотя и это
весьма сомнительно), а что с мордастыми делать? Рассердила я их крепко, вдруг у
них других дел нет, как только за мной гоняться? Пожалуй, тут и милиция не
спасет. Как бы ребятишкам внушить мысль о том, что я их Колю едва знаю и
понятия не имею, как он в нашей кухне оказался. В этом месте я с досады
заревела и тут вспомнила про Груню. Если я сама ребятишкам скажу, что в данном
деле крайняя, то они мне вряд ли поверят, а вот если кто другой скажет, может,
они и прислушаются.
Мысль показалась мне весьма дельной, и я потопала к Груне,
потому что Груня говорила, что муж у нее бандит. Вот и отлично, пусть один
бандит поговорит с другими, и оставят меня в покое. А не поговорит, так хоть,
может, совет толковый даст, как из этой ситуации выбраться.
С Груней мы познакомились год назад, когда у нее заболел кот
Иннокентий, и сразу же-подружились. Во-первых, потому, что Груня любит котов, а
я их тоже люблю, во-вторых, и в главных, потому, что Груня человек хороший, ну
а в-третьих, конечно, из-за имени. Уж я-то знаю, каково человеку жить на свете,
когда родители от большого ума назовут тебя Агриппиной. В общем, мы
подружились, но встречались редко, в основном перезванивались, так как были
очень заняты: я — работой, а чем была занята Груня, я не знаю, но времени у нее
всегда не хватало.
О ее личной жизни мне мало что известно, в квартире я была
лишь однажды, с мужем вообще никогда не виделась, но точно помнила, что он
бандит. Это Груня сказала, а я сразу поверила, потому что квартира выглядела
так, что становилось ясно: здесь живет либо депутат, либо бандит, а уж Груня
наверняка про своего мужа лучше знает.
Заметив телефон-автомат, я подумала, что не худо бы
предупредить ее о своем визите, но карточки у меня не было, и я решила
положиться на удачу. Я зашагала веселее. Груня жила возле центрального рынка в
трех троллейбусных остановках от меня, а пешком я пошла для того, чтобы было
время поразмыслить и подготовить речь, ведь не каждый день приходится просить у
бандитов защиты и поддержки.
Занятая подготовкой речи, я не заметила, как вышла к рынку,
свернула в переулок и увидела трехэтажный дом, крытый зеленой черепицей. Дом
выглядел нарядно, с подземным гаражом, закрытым двориком и цветущими клумбами.
Мой дом так никогда не выглядел, но завидовать я не стала. Папуля утверждает,
что зависть сокращает жизнь, а я хочу жить долго.
Я вошла через калитку во двор, извлекла из кармана записную
книжку и нашла номер кода, но воспользоваться своими знаниями мне не пришлось.
Дверь неожиданно распахнулась, едва не задев меня по носу, и я увидела очень
представительного дядьку с кейсом в руке. Перешагнув через порог, он одарил
меня таким взглядом, что я вдруг сделалась меньше ростом. Взгляд его задержался
на моих джинсах, перешел на кроссовки (они, конечно, далеко не новые, но почти
не рваные и очень удобные, носиться по городу в них самое то), но дядьке они не
приглянулись. Это стало ясно по его голосу, когда он спросил:
— А вы, собственно, к кому?
— А вам какое дело? — вдруг разозлилась я, потому
что сиротой казанской чувствовать себя не люблю, а относиться к человеку исходя
из того, во что тот одет, очень глупо. Важно его внутреннее содержание, так
папуля говорит, а папуля в подобных вещах соображает.
— Как это какое? — взвизгнул дядька и пошел
красными пятнами, но я была уже в подъезде и в отместку захлопнула дверь перед
его носом, и тут же подумала: «А что, если это Грунин муж? Вот уж было бы
некстати. Дядьке лет пятьдесят, для Груни чересчур староват и похож скорее на депутата», —
утешала я себя, но все равно здорово расстроилась. Я поднялась на второй этаж и
позвонила.
Не открывали очень долго, я уже собралась уходить, оставив в
двери записку, но тут дверь распахнулась и я увидела свою подругу, в полосатых
шортах, красной майке и с огромным котом на руках.
— Заходи, — кивнула она, пропуская меня в
холл. — Думала, мой придурок вернулся. А я ему дверь не открываю.
— Почему? — насторожилась я.
— А не фига баловать, свои ключи есть.
Я пожала плечами, сняла кроссовки и вслед за Груней прошла в
гостиную. Обстановка квартиры меня немного смутила, то есть не сама обстановка,
она осталась прежней, а отсутствие четвероногих друзей. В прошлый мой визит они
бродили по гостиной в таком количестве, что я всех их кличек не смогла запомнить,
а теперь из хвостатых и пушистых присутствовал лишь один кот, тот самый,
которого Груня держала на руках, когда мне открывала дверь. Теперь она сидела в
кресле, а кот устроился на ее коленях и сразу замурлыкал. Кот был невероятно
белый, звали его Пафнутий или попросту Пафа. Сама Груня чаще называла его
Пафнушей.
— Я к тебе по делу, — кашлянув, начала я.
— Чаю хочешь? — спросила подруга. — Жрать в
доме нечего, только кошачьи консервы. А чай есть, и кофе.
— Ничего не надо, — замотала я головой. —
Давай я тебе про свое дело расскажу.
