Я тревожно огляделась, но поблизости не было ни души, тогда
я взяла и подергала за ручку, дверь не открылась. Еще три ручки я подергала с
тем же результатом, вторично огляделась и отправилась восвояси.
В общем, погоня за Нинкой и обнаружение джипа никаких
видимых результатов не дали, передо мной стоял все тот же проклятый вопрос: что
делать? В конце концов я решила, что утро вечера мудренее, и легла спать.
Стемнело, Юрик громко вздыхал на кухне, а бабка дважды
покидала свою комнату, обращаясь к соседу с вопросом:
— Юрик, ты один здесь? — Как видно, боялась, что
Юрик опять кого-нибудь притащит. Сосед выглядел пришибленным и по-прежнему
почти трезвым, и это тоже беспокоило.
Наконец мне удалось уснуть, но и во сне мне являлись то
джипы, то шляпы, то наряд милиции, то встревоженная бабка, так что, когда я
утром пробудилась, ничего мудреного мне в голову не пришло. Стало даже хуже —
реши теперь я позвонить в милицию, пришлось бы объяснять, почему я не сообщила
о трупе сразу. И Володю не предупредишь, во-первых, у меня нет его телефона,
во-вторых, он сегодня улетает в Питер, а может, уже улетел. Когда Володя
вернется, неизвестно, а все это время в багажнике его машины…
Я тяжко вздохнула, почесала в затылке и, позвонив в
справочное, попросила телефон городской автоинспекции. Дежурный ответил сражу
же, я назвала номер джипа и бодро поинтересовалась: не ищет ли его кто?
Дежурный о пропаже ничего не знал, но номер записал, а я сбегала к гаражам и
убедилась, что джип там все еще стоит.
— Чего ты мечешься? — спросила меня Варвара, когда
я вернулась от гаражей.
— Здравствуйте, — ответила я.
— Здравствуй, — кивнула она. — Джип — тот
самый, на котором Нинка с хахалем приехала, его ребятня видела, Юрик проверял.
А принадлежит он Толстолобову Николаю Ивановичу. Знаешь такого?
— Нет, — мотнула я головой и озадаченно спросила в
свою очередь:
— Откуда сведения?
— У Марьи Дмитриевны из двенадцатой квартиры племянник
работает в ГАИ.
— Ясно, — вздохнула я и побрела в свою комнату,
нашла записную книжку и принялась ее листать, фамилии Коли с бультерьером у
меня не было, но отчество точно Иванович. «Ох, как все запущенно», —
охнула я, приоткрыла дверь и крикнула:
— Варвара Васильевна, а нельзя узнать адрес этого
Толстолобова?
— Можно, — ответила бабка, появляясь в моей
комнате с листом бумаги в руке. — Я подумала, что адрес не помешает и
чтоб, значит, человека дважды не беспокоить… — На листке был записан адрес, тот
самый, что значился в моей записной книжке. Сомнения отпали, Шляпа — мой
знакомый Коля, прибыл он на джипе вместе с Нинкой, которая нагло врет, что
знать его не знает. Теперь мне совершенно ясно, что она замешана в
преступлении, иначе чего бы ей врать? Шляпа лежит в багажнике, его джип стоит
возле гаражей, и пока до этого нет никому никакого дела. Может, как-то удастся
отсидеться, ни во что не вмешиваясь?
При этой мысли мне сделалось стыдно. Совершено преступление,
а я всячески отлыниваю от ответственности. Конечно, в деле много загадочного… К
примеру, если Шляпа приехал с Нинкой, с какой стати он оказался на нашей кухне?
Может, он спускался по лестнице, встретил Юрика, и тот предложил ему выпить,
после чего Шляпа взял да и умер? А кто, в этом случае, запихнул его в багажник?
И зачем Нинка врет, что он жив, если он и не жив вовсе? Поразмышляв немного, я
решила, что с этими вопросами лучше обратиться к Нинке, и поднялась этажом
выше. Бабка с Юрасиком вышли на лестничную клетку и замерли, подняв головы, а я
принялась звонить, потом стучать. Нинка открыть не пожелала.
— Дома она, — крикнул Юрик. — Я с семи часов
у окна, а она рано не встает. Не могла Нинка никуда уйти.
Я с удвоенным рвением звонила и стучала, заинтригованные
соседи выглядывали изо всех дверей, и лишь одна Нинка не проявляла интереса.
Любой человек давно бы оглох от шума, поднятого мной. Выходило, Юрасик ее
проворонил и она смогла выскользнуть незамеченной.
Вернувшись к себе, я попробовала приготовить на завтрак
что-нибудь вкусненькое, но в конце концов ограничилась яичницей и чашкой кофе.
Время стремительно неслось вперед, а я так ничего и не решила. К концу завтрака
я поняла, что сама не в состоянии справиться с ситуацией. Мне требовался совет.
И тогда я отправилась к папуле.
Папуля проживал на другом конце города, состоя в гражданском
браке с женщиной по имени Земфира. На самом-то деле ее звали Зинкой, была она
профессиональной гадалкой, чем и зарабатывала на жизнь себе и папе. Папуля у
меня философ и художник, человек исключительно творческий. Картины его
продавались из рук вон плохо, но удивляло это только папу, последователи и
почитатели таланта утверждали, что папулино время еще не пришло, что народ еще
не созрел и не готов воспринять его творчество, и только после папиной смерти
его поймут и оценят. «Да поздно будет», — злорадно добавлял в этом месте
папуля. Сторонникам и почитателям он доверял и неоднократно говорил мне: «Когда
я умру, ты наконец поймешь, что твой отец — гений». То, что папуля гений, я и
так знала, так что его кончина мне без надобности, отвечала на это совершенно
искренне я потому что все так и было. Может, папуля посредственный художник, но
гениальности у него не отнимешь. К тому же папулю я люблю, хотя и мамуля у нас
хоть куда. К счастью, виделись мы с ней нечасто, это я потому так говорю, что
жить рядом с гениями совсем нелегко, а мамуля у нас тоже гении Она писала стихи
и занималась поисками смысла жизни, разъезжая с этой целью по нашей огромной
стране. (Она б могла поехать и за границу но денег на это не было.) Папа же
предпочитал оседлость, поэтому мама искала смысл то с летчиком гражданской
авиации, то с шахтером из Кузбасса, то со штурманом из Владивостока, пока
окончательно не растворилась на просторах Родины, по забывчивости не вернувшись
домой.
Мы с папой ждали ее года полтора, потом мама объявилась в
Магадане, откуда прислала нам письмо Она звала к себе, сообщала, что сильно
выросла как творческая личность, и в доказательство приложила к письму
ксерокопию книжки стихов, изданную фондом инвалидов. Слово «инвалиды» папу
напугало. Он всерьез забеспокоился за маму, но, как я уже сказала, сам он
тяготел к оседлому образу жизни и в Магадан послал меня. Было мне тогда лет
шестнадцать, и поездка меня порадовала, тем более что лететь надо было
самолетом. Маму я в Магадане не застала, она отправилась в Красноярский край с
молодым предпринимателем, а из Красноярского края в Биробиджан. Мама
путешествовала, ну и я пыталась не отстать, пока не закончились деньги и
каникулы.
