Макаров был готов через двадцать минут. Он не стал бриться, он в отпуске. Имеет полное право заявиться в отдел с двухдневной щетиной. Почистил подсохшую грязь на джинсах, натянул толстый свитер с курткой, которая на лопатках так и не просохла с вечера от дождя. И в рекордное время доехал до отдела.
Воронин его ждал. Или просто сделал вид, что не удивился его визиту.
– Кофе будешь? – вместо приветствия спросил он, как только Виталий переступил порог кабинета.
– Буду. А с чем?
– Сухари. – Воронин взял в руки упаковку, близоруко прищурился, читая этикетку. – Горчичные, высший сорт. Устроит?
– Пойдет.
Он сейчас готов был упаковку от сухарей сжевать, лишь бы избавиться от горечи, полосующей желудок. Это он снова натощак выкурил сигарету, идиот! Когда бросит окончательно, интересно? Сколько можно самому себе обещаний давать?
А вот сделает доброе дело для этой нелепой рыжей Ольки Колькиной и тогда бросит курить. Это мелькнуло у него в голове так неожиданно, что он замер посреди кабинета и снова прогнал эту мысль через сознание туда-сюда.
Чего-чего?! Доброе дело? Для кого, для кого?! А что он о ней знает? Воронин вон, того гляди, лопнет от самодовольства, наверняка в рукавах кителя по козырю. Неспроста ни единого вопроса не задал, а сразу угощать принялся. Не по козырю, решил Виталя, присаживаясь за свой стол, – по два!
Воронин сам навел ему кофе, насыпал из пакета сухарей в блюдце. Подал! Небывалые чудеса!
– Чего не спится-то, коллега? – спросил Воронин, усаживаясь с кофе и сухарями за свой стол. Тут же прикрыл рот ладошкой, глянул с фальшивым испугом: – Ой, стой! Попробую угадать!
– Попробуй. – Его кривляния на Макарова никакого впечатления не произвели, он привык к его ужимкам.
– Кто-то донес нашему коллеге, что на мое имя пришел ответ на запрос по нашей рыжей девице. Я угадал, коллега? – При широко улыбающемся рте Воронин веселым не выглядел, глаза его оставались злыми и холодными. – И ты примчался, чтобы полюбопытствовать? И заодно в своем собственном расследовании заполнить бреши, так ведь, коллега?
– Нет никакого расследования, Стас, – сказал ему почти правду Макаров. – Полковник попросил негласно прощупать народец, я выполнил просьбу. Сегодня он дал отбой, за разъяснениями велел обратиться к тебе. Я приехал. Так что…
– Так что?! – вскинулся Воронин с обидой.
– Нет никакого расследования, Стас. За твоей спиной, – добавил он, подумав, что тому это будет приятно.
Воронин еще несколько минут недоверчиво его рассматривал, но потом жажда славы все же победила, и он, приподняв сначала папку с делом, а потом ее швырнув о стол и придавив двумя ладонями, проговорил:
– Все, Макаров, дело раскрыто! Убийца – Николаева.
– Сто процентов?
Виталя вяло жевал горчичный сухарь и старался не щупать свою душу на предмет чувств. Мутно там все было, очень мутно.
– Двести процентов, коллега, – высокопарно заявил Воронин и едва не всверлил оба указательных пальца в папку с делом. – Пришел ответ на запрос, а там такое!..
– Что там такое? – послушно спросил Виталя, прекрасно зная, что именно этого от него ждут.
– Оказывается, наша подозреваемая уже не впервые является фигуранткой злостного убийства! – продолжил ликовать Воронин.
– Точнее?
– Двадцать лет назад, проживая с матерью и отчимом в далеком сибирском городишке, наша Ольга Николаева имела репутацию школьной оторвилы и хулиганки. Силой обладала для своих лет невероятной. Побеждала во всех спортивных соревнованиях, выводя школу на первые места.
– Вот она – педагогическая поэма, – скептически сморщился Макаров. – Школе призы доставались, а Николаевой – дурная репутация! Наверняка какая-то старая грымза на нее клевещет. Если девочка была спортсменкой, она не могла…
– Слушай дальше! – с неудовольствием перебил его Стас. – В семье все было тихо, мирно, пока однажды… Пока однажды ее отчима не нашли заколотым вилами в собственном сарае.
– Опа! И кто же? Приемная дочь его на вилы насадила? В десять лет? – Виталя недоверчиво покрутил головой: – Как-то не верится.
– А почему нет? С такой-то силой? Девка ядра металлические метала, как орешки, а уж острые вилы воткнуть в мужика, который вознамерился тебя изнасиловать… – Воронин заткнулся, будто язык прикусил.
– Все так, Стасик? Все так и было? – вкрадчиво поинтересовался Макаров, сильно сомневаясь. Воронин любил импровизировать.
– Ну, про изнасилование это, может, я загнул. В деле ничего такого не было. Но факт остается фактом. Девка с десяти лет творит такое!..
Он закатил глаза так глубоко и так страшно, что Макаров перепугался, вдруг назад вернуть не получится.
– И что дальше? Она была единственной подозреваемой?
– Ну, нет, конечно же… Она в деле фигурирует как свидетель. Но явно это уступка ее возрасту и горю ее матери. Дело не в этом, Макаров. Совсем не в этом дело-то, понимаешь?
– А в чем?
– А в том, что она уже тогда была запачкана! Уже тогда, понимаешь?! – Воронин перегнулся через стол в его сторону, укрывая папку с делом своим животом. – Представляешь, открывают сарай, а там сидит, забившись в угол, десятилетняя девчонка. А напротив нее ее отчим с вилами в животе и… – глаза Воронина сузились, как у рыси, – и с ведром на голове.
– Что-о-о?
Руки у Макарова затряслись. Воронин знал, конечно, свое поганое дело. Вот он – его главный козырь. Только вот последний ли?
Нет, не последний. Последним он его добил, заявив:
– И ведро ему на голову надела девчонка. Она это подтвердила и попутно эксперты. А зачем, так и не выяснили. А теперь вспомним, коллега, что предшествовало убийству нашего уважаемого господина Агапова? Обезображенный труп собаки с ведром на голове! Вывод?
– И какой?
– Психологическая травма, полученная в детстве, дала о себе знать. У рыжей сорвало крышу. Она сначала воссоздает картину прошлых лет, тренируясь с животным, а потом идет и убивает профессора, который вдруг воспылал к ней внезапным интересом. Она, Виталик, сумасшедшая! И я закрою ее, все равно куда, в тюрьму или в психушку. Она убийца! И попробуй доказать обратное…
Никому ничего доказывать не пришлось. Через час их всех вызвали на место происшествия в тот же самый злополучный дом. Что там стряслось, сказать толком никто не мог.
– Позвонили с телефона-автомата, – бубнил дежурный. – Сказали, в Проклятом доме снова труп. На первом этаже.
– Кто звонил? Мужчина? Женщина? – пытался добиться Воронин.
Он сильно переживал, кусал губы, лоб его покрывался испариной. Ему все чудился в этом звонке какой-то подвох. И он даже на Макарова поглядывал с подозрением. Будто тот был виновен в этом вызове, будто он путал следы, чтобы обелить подозреваемую Николаеву.
