Владик до сих пор помнил – естественно, не мог забыть – убийство бедной Жанны на квартире у Кудимова и его последующее поведение. Потому и протестовало что-то внутри против нового сближения. Однако и скучно ему жилось одному – без жены, без друга. Да и неудобно стало, что он столько от общения с Виленом отказывается. Вдобавок хотелось вознаградить самого себя за успешную работу, отметить готовность космического корабля. И он согласился. Условились встретиться с бывшим другом в шесть вечера у проходной, скрепив договоренность крепким рукопожатием.
По привычке не выдавать лишнюю информацию, Владик не стал колоться, что вот-вот в цех пожалует сам Королев вместе с космонавтами, – распрощался и вернулся, через полцеха, к кораблю. Оказалось – вовремя. ЭсПэ, в накинутом на плечи белом халате, вместе с молодыми летчиками как раз подошел к стоящему на стапеле кораблю и стал им что-то рассказывать, жизнерадостно и вдохновенно. (Что именно говорил Королев, Владик не слышал, опасался подбираться поближе.) Молодые летчики – худенькие, маленькие, в белых халатах поверх кителей и в стерильных шапочках – молча внимали Главному конструктору. Их было шестеро. Из всех Иноземцев узнал только обаятельного старлея Юру, с которым выяснял отношения во время своей лекции. Других по именам не знал и даже впоследствии – много позже, когда документы, связанные с первым отрядом, начали рассекречивать, – не мог в точности вспомнить, кто именно тогда вместе с Главным конструктором осматривал корабль. Наверняка присутствовали «космонавт номер два» Герман Титов, а также слетавший третьим Андриян Николаев. Кажется, был так и не добравшийся до космоса несчастный Григорий Нелюбов. Но вот кем тогда были остальные двое? Анатолий Карташов, который не выдержал сверхперегрузок в центрифуге и был отчислен из отряда? Валентин Варламов, неудачно прыгнувший в озеро, повредивший шейный позвонок и потому также изгнанный из состава космонавтов? Или тогда приезжали уже не они и их успели заменить на Валерия Быковского и Павла Поповича?
Вспоминая молодых летунов в цехе у готового «Востока», Владик потом не раз думал, сколь велика роль случайности в человеческой судьбе. Один двадцатипятилетний парень из элитного отряда неудачно падает в воду (Варламов). Другой выпивает лишку и хамит военному патрулю (Нелюбов). У третьего вдруг после перегрузок появляются на коже микроскопические кровоизлияния (Карташов). И – все. Их счастливая жизнь, столь удачно начинавшаяся, в момент кончается. Вместо всемирной славы и любви, которая досталась всем остальным, является безвестность, заточение в замкнутом военном гарнизоне, выпивка и ранняя смерть. Да что далеко ходить за примерами – Варламовым, Нелюбовым, Карташовым! А если бы он, Иноземцев, в тот день не повстречал в курилке Вилена? И не пошел бы с ним распивать пиво? И не затеял бы тот разговор? Может, и у него судьба была бы счастливей и величественней?
Или все-таки нет? И случайности, происходящие в твоей жизни, все равно предопределены твоим характером? И это именно она, личность твоя, и только она, предопределяет будущность? Ведь будь человек осторожней, осмотрительней, выдержанней – не стал бы он прыгать в Медвежье озеро в незнакомом месте, как Варламов. Или ругаться с патрулем в пивной, как Нелюбов. Или трепаться с другом о слишком личных и опасных вещах, как Иноземцев… Однако время размышлять над этим придет для Владика позже – с возрастом. А пока он, молодой и ровесник столь же юных космонавтов, смотрит, как пожилой, коренастый Королев рассказывает им, вдохновенно и просто, о корабле и будущем полете. А потом делает совершенно явный приглашающий жест: не хотите, мол, попробовать?
И первым, не медля ни доли секунды, не размышляя, делает шаг вперед Гагарин: «Разрешите мне!»
Этот шаг дает дополнительную пищу для размышлений о роли случая в человеческой жизни. Нечаянно ли старлей Юра первым тогда сделал шаг вперед? Или безошибочно подтолкнула его смелая, лидерская натура? Не потому ли Юрия выбрали первым, чтобы посадить в боевой корабль, что он шагнул тогда первым?
«Пожалуйста», – приглашающе простирает руку Королев. И тогда Гагарин снимает халат, передает китель кому-то из спутников. Затем надевает на воинскую рубашку белый шлафрок и наконец расшнуровывает и снимает коричневые ботинки и остается в одних форменных, защитного цвета, носочках. А потом – в них, в носочках, без обувки, – легко взлетает по лестничным ступенькам к кораблю и с помощью Ивановского загружается в люк.
То, что первый хозяин космического корабля разулся перед тем, как сесть в него, чрезвычайно нравится (Владик даже издалека видит это) Главному конструктору. И он тогда думает: Сергей Павлович все на свете запоминает, даже мельчайшие детали – когда они относятся к делу. И он наверняка удержит в памяти этого бойкого парня-космонавта и его красивый и очень органичный жест с расшнуровкой ботинок.
* * *
Встретившись с Виленом после смены, он, разумеется, сперва поговорил о работе – естественно, в рамках дозволенного. Считалось, что в близлежащей к предприятию пивной – как и во всех помещениях ОКБ – даже стены имеют уши. Поэтому Кудимов очень удивился, когда узнал из экивоков Иноземцева, что, оказывается, Владик работал над изделием, которое представляли сегодня хозяевам, а теперь трудится над «новым объектом, продолжающим традиции первого». Так, соблюдая режим секретности, Иноземцев определил свою работу над новым кораблем под индексом 7К, которому дали имя «Север» – рассчитанный на трех космонавтов, он в перспективе предназначался для облета Луны.
Потом Вилен перебросился на дела семейные. Стал плакаться: Лера, дескать, его не уважает, шпыняет почем зря. Теща смотрит надменно, и только тесть, генерал в отставке Старостин, уважителен к зятьку.
– Ах, зачем я, – начал он ныть после третьей кружки, – на ней женился? Почему с Жанной не остался? Пусть не было бы в моей судьбине Москвы. Пусть распределили куда-нибудь в Тмутаракань. Везде люди живут. Зато Жанка была бы со мной. Боже мой, как я по ней скучаю! Может, если б я ее тогда не отпустил, она бы и жива была сегодня, а?
Владик, тоже изрядно подпивший, сказал, что в мае о том же – безвременно погибшей Жанне Спесивцевой – плакался ему на технической позиции Радий.
– И он тоскует, черт этакий! – нехорошо осклабился Кудимов.
– Тебя во всем винит, – подлил масла в огонь Иноземцев. – Убить грозился.
– Руки коротки! – отрезал Вилен, а потом круто перевел разговор: – А у тебя с Галкой как? Хорошо, я надеюсь?
Впоследствии, много позже, анализируя их тогдашний диалог, Владик спрашивал себя, были ли тогда сожаления приятеля о его собственной семейной жизни искренними? Или тот плакался специально, чтобы удобнее вывести друга на откровенность? Но ответа на вопрос так и не нашел – его и не могло быть. Не переспрашивать ведь Вилена, да он все равно не скажет.
Как бы то ни было, разогретый откровениями Кудимова, Иноземцев вдруг (не планировал, не думал, не собирался, а поди ж ты!) поведал приятелю о своей незадавшейся семейной жизни с Галей. Рассказал без утайки: ушла от него к генералу, живет с ним и Юрочкой в Доме правительства и, судя по всему, вполне довольна, потому что даже не звонит.
