Единственное – сына хотелось бы видеть. Но даже не обязательно сейчас, когда он совсем несмышленыш, а позже, когда с ним можно будет играть, заниматься и чему-нибудь учить. А Галя – она будто бы ушла из его жизни. Словно они и не прожили вместе целый год, деля постель и стол, в старом домике в Болшеве. Нынче он портрет молодой жены, который простоял всю весну и все лето на старинном дубовом серванте, вынес вон. И, сделав над собой усилие, все оставшиеся вещички ее спрятал с глаз долой в два чемодана.
А Мария… Она была приключением. Ему не хотелось ни пригласить ее к себе в режимный город, ни тем более когда бы то ни было жениться на ней. Но так было даже лучше. Потому что интереснее и острее. Привкус опасности придавал их встречам особую остроту.
Владик отправился к ней, в общежитие энергетического института, прямо назавтра после театра – как раз счастливо оказалась суббота, короткий рабочий день, и впереди воскресенье, выходной. И все получилось словно в сказке – даже еще лучше, чем представлялось ему в самых дерзких мечтах. Он прошмыгнул в компании парней, возвращавшихся в общежитие из кино, незамеченным мимо вахтерши. Поднялся на третий этаж. Постучал в триста пятнадцатую комнату. «Войдите», – раздался из-за двери голос с акцентом. Он отворил дверь. Вход в комнату отгораживала тыльная сторона платяного шкафа, на ней были кнопками пришпилены, для оживления интерьера, цветные репродукции из «Огонька»: Шишкин и Саврасов – получалась своего рода прихожая площадью один квадратный метр. В комнате Мария была одна. Она сидела в центре помещения, за столом, покрытым клеенкой, и читала толстый учебник с формулами и электрическими схемами. По углам стояли три панцирные кровати, застеленные байковыми одеялами, и три крашеные тумбочки. Комнату оживляла вазочка с гладиолусами – начиналась осень, а цветы в СССР продавались строго по сезону, и теперь было время гладиолусов (как май был временем тюльпанов). Второй уютной чертой оказался абажур с кистями над столом. Никто тогда не задумывался о крайней убогости подобной обстановки. В таких и еще худших условиях – в бараках, казармах и времянках – проживала большая часть советских людей. И даже будущие космонавты и секретные конструкторы из ракетных особых бюро.
Мария явно обрадовалась его приходу. Схватила чайник и помчалась ставить его на кухню. Вернулась с бурлящим, водрузила на подставку, порезала тортик, достала стаканы, тарелки, алюминиевые ложки, которые явно увели из местного буфета. «Что хочешь, чай или кафэ́?» – спросила она, смешно выговаривая слово «кофе». «А ты?» – «Я кофе, чтобы меньше спать». – «Тогда и я». – «А мои соседки ушли на танцы». – «Когда придут?» – «Может быть, совсем не станут приходить». – «Хорошо бы». – «А почему ты хочешь их не видеть?» – кокетливо промурлыкала она. «Догадайся с трех раз», – хриплым от желания голосом проговорил он. «Какой ты нетерпеливый», – захохотала она. Он встал из-за стола и пошел накинул на дверь крючок. Она запахнула ситцевые шторки.
– Ты очень быстро все получил, – сказала она потом, поводя по его голой худой груди пальчиком. – Знаешь, почему?
– Не-ет, – довольным, сытым голосом протянул он. У Владика после отъезда из Энска не было женщины, и он успел забыть, как это прекрасно. Вдобавок Марию не приходилось уговаривать. То, что она делала, явно доставляло ей удовольствие – и это составляло разительный контраст с Галиной, а кроме жены, ему сравнить Марию было не с кем. Да, с ней ему нравилось больше, и он сейчас не испытывал никакого стыда.
– Я вспоминала о тебе, – сказала она. – И не только един раз.
– У тебя ведь в Болгарии был друг, – напомнил он.
– Его тепер нет, – нахмурилась она.
– А у меня есть жена.
– Негодяй! – Глаза девушки полыхнули синим огнем. – И ты смел прийти ко мне!
– Да, но мы, наверное, скоро разведемся. Мы не живем вместе. Моя супруга сбежала от меня. К генералу. Я больше не люблю ее. А она меня не любит.
– Не смей говорить со мной о другой жЕне!
– Я больше и не буду.
– Знаешь, я очень хотела ехать учиться дальше именно в Советский Союз, и именно в Москва, потому что хотела видеть тебя. Я мечтала: если я буду в Москва, я встречу тебя. И вот я встретила. Это хорошо. Мне хорошо, что ты пришел, и это только с тобой я такая скорая, не с другими. Кошмар, не успели мы выпить чаю, и ты даже не ходил со мной в кино. Кошмар. Ты можешь думать, что я падающая женщина.
– Падшая, – поправил с улыбкой он.
– Да, падшая, – согласилась она.
– Но ты мне нравишься как раз такая.
– Пойдем есть твой торт. Я ужасно проголодалась.
– Пойдем, но сперва… – он повернулся к ней и поцеловал в шею. Мария обвила его шею руками.
Он остался с девушкой до утра – подружки приходили, она с ними потолковала в прихожей за шкафом и выпроводила. И они любили друг друга – до одури.
Потом он приехал к ней на следующей неделе, в среду, а затем снова в субботу. Владик словно дорвался до любви и летал как на крыльях. Жаль только, ни с кем нельзя было поделиться, рассказать о своей удаче и своем чувстве. В третий раз все повторилось почти как в первый – встреча, поцелуи, объятия и почти сразу постель. Только посреди ночи Мария спросила:
– Почему мы все время встречаемся только у меня? Почему мы никуда не ходим? Я хочу пойти с тобой на театр, на кино. Или танцы.
Иноземцев тяжело вздохнул и промолчал. Девушка продолжила допытываться:
– Ты врал мне про свою жЕну? Ты не разводишься с ней? Ты боишься, что нас увидят? И будут говорить ей?
– Нет-нет, дело не в этом, – возразил он.
– А в чем?
– Ладно, сходим мы с тобой куда-нибудь, – сказал он и помрачнел.
«Еще не хватало, – подумал Владик. – Если сидеть все время в общаге, есть шанс сохранить нашу связь в тайне. Но если мы с ней начнем шляться по Москве или посещать увеселительные заведения, рано или поздно столкнемся с кем-то из моих коллег, и тогда беды не миновать. Мария, даром что болгарка, все равно на советскую девушку никак не тянет, акцент, одежда, да и просто внешний вид выдают ее за версту, даже слепой не ошибется. Доброхотов хватает, настучат в первый отдел, и бог его знает, какими неприятностями для меня это обернется. Интересно, что со мной сделают, если выяснят, что у меня контакты с иностранным гражданином? Сдадут в органы? Посадят? Наверное, вряд ли – все-таки не те теперь времена. Но с работы выгонят с волчьим билетом. И из комсомола наверняка тоже. Конец карьеры. И жизни конец. Останется только на лесоповал в Сибирь ехать. А кем туда ехать, в лагерь или вольняшкой, разница небольшая».
– Да! – с энтузиазмом подхватила Мария идею про грядущий культпоход. – Отправимся гулять прямо в следующую субботу. Ты поведешь меня на кинотеатр. Или нет, на театр. Или… м-м… на ресторан?
Он с радостью заиграл бы, замотал ее идею с культпоходом, но девушка не дала и сама назначила ему встречу – теперь не в общежитии, а у главного входа в институт: «Мои соседки тоже имат свою личния жИвот». Владику пришлось сказать ей: «Только я не хочу, чтобы все подряд на нас пялились. Постарайся одеться незаметней, как простая советская девчонка. И поменьше говори со своим акцентом». Девушка была в восторге: «О, колко интерЭсно! Ще като шпиони! Будем как шпиони!»
