– Это все, что ты мне можешь сказать? – прищурилась она.
– Нет, не все, – и он выпалил то, что накипело, что он пестовал в себе всю длинную дорогу: сначала пешком до станции Подлипки, потом в электричке до Ярославского вокзала и еще в метро. Не собирался вроде говорить, будто само вырвалось. – Хочу сказать, что ты шлюха и б-ь, что так поступила, – последнее слово он, никогда не ругающийся, тем более при женщинах, выговорил в присутствии слабого пола впервые в жизни. Она от этого вздрогнула, как от удара хлыстом, и слезы навернулись на ее глаза. – Но я прощу тебя, наверное, за все то гадкое, что ты сделала, и даже готов за тебя извиниться перед своей мамой. Я понимаю, тебе, возможно, будет нелегко, но лучше уж ты… Ты – возвращайся домой.
Они сделали несколько шагов в сторону от фасада кинотеатра и подошли к ограде обводного канала. Мимо проходили люди, в том числе юные парочки, спешили в кино. Афиша извещала, что идет новый фильм режиссеров Таланкина и Данелия «Сережа». Кое-кто бросал сдержанные взгляды на Владислава и Галину, ловил краем уха их разговор – вот где мелодрама, вот где кино.
Однако неверная супруга не стала каяться – делала независимый вид, словно кругом права. А главное, излучала почти полное довольство и превосходство.
– Знаешь, Владик, я поняла: наша жизнь с тобой и наш брак были ошибкой.
– И что? – У него заходили желваки.
– Нам надо развестись. Я готова подать на развод.
Он почувствовал, что у него разверзлась под ногами земля.
– А как же Юра?
– Не волнуйся, он будет жить со мной. Если хочешь, ты сможешь с ним встречаться, конечно. По воскресеньям.
Владик нахмурился.
– Ты так уверенно сжигаешь за собой мосты. Не пожалеешь?
– За меня не волнуйся. Уж как-нибудь.
– Кто он? – перевел разговор Иноземцев.
– Он – кто? – она сделала вид, что не поняла: хотела сделать паузу, обдумать ответ.
– Твой новый мужчина. Генерал?
– Какая тебе разница?
– Значит, он. Что ж, прекрасный выбор. Ему сколько лет? Пятьдесят? Больше? – стал подшучивать (а точнее, глумиться) он. – Скоро вы, гражданка Иноземцева, станете богатой вдовой.
И тут она совсем вспылила. Выкрикнула:
– Дурак!
Развернулась и в слезах побежала мимо «Ударника» по направлению к своему новому месту жительства.
* * *
На следующий запуск корабля-спутника Владика на космодром не позвали. Он о нем, как все советские люди, узнал по радио, снова заговорившем голосом Левитана: «Советский корабль, созданный гением наших инженеров, ученых, техников и рабочих, вышел на орбиту спутника Земли… В кабине корабля находятся подопытные животные – Белка и Стрелка… Новая беспримерная победа советской науки и техники явилась замечательным выражением преимуществ социалистического строя…» В Тюратам – Байконур от отдела ездил Флоринский. Он рассказывал потом Владику (как всегда, с оглядкой и под большущим секретом) о том, как происходил полет корабля.
Беседовали дома у Флоринского, в его отдельной двухкомнатной квартире в Подлипках. Теперь, когда Галя ушла, забрав с собой Юрочку, у Иноземцева появилась куча свободного времени. Не безраздельно же его отдавать работе! Можно и для друзей оставить. А старший товарищ Флоринский был ему всегда интересен. И Юрий Васильевич тоже потеплел к Владику. Они часто болтали в курилке на лестнице. Пару раз после дня рождения сына Флоринский приезжал к Иноземцеву в Болшево. Но чаще всего виделись в квартире старого холостяка. Тот хоть и встречался с юной Ниной, но в свою жизнь впускал ее очень дозированно, хозяйничать в доме не позволял. И вот они выпили по паре рюмок на кухне, и хозяин стал повествовать о событиях, творившихся девятнадцатого августа шестидесятого года на Байконуре. События происходили под грифом «совершенно секретно – особой важности», поэтому не было вокруг ни кинохроники, ни корреспондентов, и никто не делал записей, не вел дневников, не писал по горячим следам писем и не производил фото– и видеосъемку. Парадокс двадцатого столетия: то, чем более всего гордился Советский Союз, было строже всего засекречено. Детали становились известны лишь узкому кругу посвященных. К их числу относился Флоринский – а через него и Владик.
– Слава богу, ракета в отличие от предыдущего пуска не разрушилась, за бугор не ушла. Вывели на орбиту собачек в штатном режиме. Теперь вторая основная задача: как сажать. И вот приходит к нам с орбиты телеметрия, и что ты думаешь? Опять та же петрушка, как с самым первым кораблем: отказ датчика инфракрасной вертикали. Только теперь уже никаких сомнений. Совершенно очевидный, полновесный, широкоэкранный отказ. Сориентировать по инфракрасной вертикали корабль даже и не пытайся. Королев сразу напрягся: что делать? Как возвращать собачек будем? ТАСС о полете уже объявил, не вернем кабысдохов – опозоримся на весь мир. Тут ему Феофанов и говорит: «В корабле ведь имеется и солнечная ориентация». ЭсПэ, похоже, сам забыл, что мы в аппарате зарезервировали все, что только можно, в том числе датчики ориентации. Тогда Феофанов предлагает Королеву: давайте сажать по Солнцу, только сначала систему протестируем. А главный: нет, сажаем немедленно. Баллистики всю ночь сидели, разработали программу спуска. Утром передали на корабль: четвертый измерительный пункт, в Енисейске, программу на борт отправил. Измерительный пункт номер шесть, на Камчатке, доложил: программа принята. Далее спутник выходит из зоны нашей видимости. В десять часов и ровно полста минут где-то над Африкой должны сработать тормозные двигатели. Но о том, включились они или нет и в верном ли направлении сработали, мы сразу не узнаем – корабль не над нашей территорией, связи нет. Если все в порядке, ровно через семь минут услышим, что сигнал, идущий от аппарата, пропал: антенны начнут гореть в плотных слоях атмосферы. И вот десять часов пятьдесят семь минут ровно. Проклятый корабль продолжает подавать сигналы: бип, бип, бип… Напряжение в бункере страшное. Неужели все пропало?! И мы загнали собачек на более высокую орбиту, как первый корабль?! Горючего, чтобы повторить торможение, как ты понимаешь, больше не осталось. Но вдруг, через десять секунд, военные сообщают: сигнал потерян. Значит, сгорела антенна? Значит, вошли в атмосферу? Но как там собачки? Не сгорели? Живые? Еще через несколько минут пошел новый сигнал – от датчика, который в стропы вмонтирован. Значит, ф-фух, парашют раскрылся. А скоро докладывают поисковики: видим капсулу на Земле. Королев и председатель госкомиссии немедленно в самолет и на место посадки помчались, к собачкам, а мы выпили по пятнадцать капель коньяку за творческий гений советского человека!
Полет Белки и Стрелки стал замечателен не только тем, что они оказались первыми живыми существами, вернувшимися с орбиты. Экспедиция вдобавок пополнила лексикон русского языка. Как после пятнадцатого мая (с подачи неизвестного тогда Королева) советские газеты, радио и ТВ стали широко говорить и писать именно о «космическом корабле», так после девятнадцатого августа в повседневный обиход в Советском Союзе вошло слово «космонавт». Именно Белку и Стрелку начали называть первыми космонавтами. Говорить, что они проложили торную дорогу космонавтам-людям…
