И началось: допросы в милиции, в прокуратуре, вызовы повесткой. Очные ставки. Даже снятие отпечатков пальцев, как в кино «Дело пестрых». Потом следствие, слава богу, прекратили с резюме «самоубийство». Но осадок остался. Ах, какой нехороший осадок! Словно все они, и Владик в том числе, замешаны в чем-то гадком, отвратительном.
Позже приезжала Жаннина мама, пыталась выяснить правду, явилась к ним с Галей в дом, теребила за больное, мучила. И кто знает, вдруг эта история еще выплывет? Похоже, она, словно мина замедленного действия, так и останется под спудом их жизней – надолго, навсегда. А захочется кому-то раскопать ее, дернуть спусковой крючок, можно будет так замараться – до скончания века не отмоешься.
Однако, как писали в романах тех лет, «Заседание парткома продолжалось – а значит, и жизнь». Галя с Владиком каждодневно ездили из Болшево в Подлипки на работу – близко, одна остановка на электричке. Галя постепенно прижилась в научно-техническом отделе в ОКБ-1. Она потихоньку освоила ракетно-космическую лексику и переводила длиннейшие статьи про космос из «Авиэйшен Уик» – при этом смеялась (разумеется, дома, полушепотом, в присутствии только супруга), почему иностранные журналы, абсолютно свободно продаваемые в Америке, при попадании в стены ОКБ получают гриф ДСП
[10]
, а переведенные ею статьи становятся уже «сов. секретными».
Беременность она переносила легко – особенно если сравнить со страшными рассказами старших товарок о «непрерывном токсикозе» или «постоянных капризах и слезливости». Даже не тошнило и особо не тянуло на солененькое. Иногда, правда, приходили в голову странные идеи. Например, вдруг неимоверно захотелось прыгнуть с парашютом. Ощутить это восхитительное чувство полета, снова бросить обнимающий землю взгляд вниз, на поля, дороги, деревья, деревни… Осуществить эту прихоть, конечно, было никак нельзя – кто б ее пустил, да и она не идиотка, понимает, что невозможно на шестом месяце сигать с самолета. Или вдруг другая озарит ее мечта – прыжкам под стать: увидеть генерала Провотворова. Почувствовать его сильную руку на своем локте. Ощутить, как он берет ее за плечи, как нежно, но властно целует в самые губы. И хоть она считала, что последняя прихоть сродни первой – глупая, невозможная, идиотская, неосуществимая, – мысль об Иване Петровиче, в отличие от идеи прыгать, долго не уходила, тревожила, будоражила. И ведь она понимала, что мечты о генерале по отношению к Владику нечестны, постыдны, что она, думая про него, сама становится гадкая, грязная, но ничего не могла с собой поделать. Она была равнодушна к мужу, однако к Провотворову ее тянуло, и идея увидеть его возвращалась снова и снова. И в один из вечеров, когда Владика не было дома, Галя, проследив, чтобы никто из знакомых ее не засек, вошла в телефон-автомат на станции Болшево и набрала номер Ивана Петровича. Он оказался на работе и сразу взял трубку: «Галя?! Вы?! Как я рад! Вы где? Я немедленно выезжаю к вам!» Ей еле удалось отбиться от его напора, и они договорились встретиться назавтра в шесть вечера на Ярославском вокзале. Назавтра была суббота, короткий рабочий день, а Владик задолго предупредил ее, что ему дают вечером «машинное время», то есть возможность поработать на новой БЭСМ-2, которую недавно поставили в смежном НИИ-88, и чтобы она «ждала его к утру».
Выдержанный человек, генерал ни мускулом не дрогнул, когда узрел, что его бывшая подружка в положении. Лишь когда усадил ее в машину – еще более бережно, чем прежде, – отрывисто спросил: «Нужна какая-то помощь? Лекарства? Медработники? Спецпитание? Одежда?» На все вопросы Галя отвечала решительным отказом. Он предложил поехать в ресторан – она категорически отказалась: «Вы что, смеетесь? С таким пузом?» Генерал выдвинул на рассмотрение идею отправиться к нему – Иноземцева и слышать не захотела. В итоге гуляли по заснеженным бульварам, производя впечатление папаши, выгуливающего забеременевшую дочку. И только тут он спросил: «А какой срок?» Она ответила. «Так это мой ребенок?!» Она заплакала: «Не знаю. Я ничего не знаю. Может быть, твой. Но скорее нет – мужа. Прости, но с ним я бывала больше». Провотворов только скривил свой железный рот. Потом заговорил о пустяках, принялся рассказывать веселое. А под конец свидания сказал: «Меня переводят. Другая должность. Совсем иные задачи; совершенно новое, интересное и секретное дело. Поэтому на службу мне больше не звони. Звони домой, по вечерам – хотя я не каждый вечер теперь смогу бывать дома».
Галя ждала, конечно, другого. Втайне ей мечталось, что генерал, как увидит ее в положении, да еще узнает о ребенке, который, возможно, его, упадет на колени и станет молить навсегда остаться с ним. И даже, может, не отпустит к Владику собрать вещи. Однако Бодрова-Иноземцева недооценила (а может, переоценила) Ивана Петровича. Она плохо знала мужчин. Ему, несмотря на весь его боевой и летчицкий опыт и нынешнюю полную личную свободу, было явно боязно вот так, с бухты-барахты, навсегда связывать себя с новой женщиной, да еще в два раза моложе себя и неизвестно с чьим ребенком под сердцем. К тому же растоптанный тридцатилетний семейный опыт генерала заклинал его больше не верить с ходу никому – даже столь чистому созданию, каким казалась ему Галя. И в то же время он ощущал к ней нежность, и совсем не хотел терять, и мечтал, как станет поддерживать ее, помогать, покровительствовать (неважно даже, чьего она носит ребенка – его или мужниного). Поэтому Провотворов воскликнул – с экспрессией, достойной молодого лейтенанта: «Только не пропадай! Я хочу, чтоб ты была со мной! Я сделаю для тебя все, что ты хочешь, и даже больше! Давай встретимся – ровно через неделю, здесь же! А если вдруг нет – я приеду к тебе на службу! Или явлюсь к тебе в дом! Я плевать хотел на твоего мужа или тем более твоих сослуживцев! Я хочу постоянно видеть тебя!»
Галя не возразила – хотя, если честно, встречей была разочарована, и ей совершенно расхотелось, чтобы генерал крепко брал ее за плечи и целовал, властно и нежно.
Через неделю, перед следующим обещанным свиданием, в пятницу вечером, Галя позвонила Ивану Петровичу из того же автомата на станции Болшево и сказала, что очень плохо себя чувствует и на встречу не придет. Генерал, хоть и был разочарован, не настаивал, а Бодрова почувствовала, что она чудесным образом исцелилась от своих мечтаний и ей совершенно не хочется больше с Провотворовым ни видеться, ни разговаривать, ни тем паче совершать более интимные вещи.
Иноземцев меж тем находился в блаженном неведении и по поводу ребенка, который, возможно, был не его, и относительно жизни, что вела Галя. Он был весь поглощен своей работой. Часто пропадал не только в родном «королевском» ОКБ-1, но и в соседнем НИИ-88, куда поставили вторую в стране электронно-вычислительную машину БЭСМ-2. Он считал с помощью ЭВМ параметры орбиты будущего первого в мире спутника с человеком на борту. И пытался решить в принципе не решаемую задачу: как добиться того, чтобы в случае отказа тормозного двигателя изделие не просто удержалось земной атмосферой и в итоге достаточно быстро упало на Землю, но и оказалось если не на территории СССР, то хотя бы не в США и не в Западной Европе.
