– А Савельев? Он что, выпил из ее кофейника?
– Вот именно! – Заломов откинулся на спинку кресла и глянул на сотрудников взглядом, полным страха. – Но не сразу, господа полицейские. Я как подумаю… Это мистика просто какая-то! Соседова налила себе чашку, поставила ее на край стола. Ее кто-то отвлек в этот момент. Горячев, кажется. Все хотел с ней с глазу на глаз переговорить. Кто-то, не помню кто, едва не смахнул эту чертову чашку со стола. Я подхватил. Хотел хлебнуть. И Савельев… Он выхватил ее из моих рук. И… и выпил. Все до капли выпил. И говорит, фиг тебе, Вася.
– Так и сказал?
– Да. И еще подмигнул так победоносно, будто на скачках меня обошел, идиот! – с неприкрытой горечью закончил Заломов. – Потом мы вышли все из кабинета.
– Все-все?
– Да. И Соседова тоже. Ее будто гнал кто. Может, просто боялась оставаться в кабинете после того, как устроила такое представление. Может, спешила куда-то… Короче, когда мы уходили все вчетвером…
– Кто именно?
– Я, Соседова, Савельев и Горячев.
– Кофейник оставался на краю стола?
– Именно. И там еще оставался кофе. Я точно знаю, я хотел себе налить после того, как Савельев перехватил у меня чашку. Взял в руки, встряхнул.
– И не выпили?
– Нет, не успел. Все двинулись к выходу. Я – за ними.
– Соня была в приемной?
– Да. Соседова сказала ей, что она может быть свободна, и мы все ушли. Думаю, что бедная девочка допила кофе. Она всегда убирала со стола Соседовой. Та не позволяла уборщице дотрагиваться до посуды. Посудой ведала Соня. Она убрала, допила кофе и… и отравилась. – Заломов замолчал, тупо рассматривая стол с аккуратными стопками папок. – Кто-то хотел отравить Аллу. А попались Савельев и Соня. И чуть я не попал… Это… это рок! Судьба!
– Сделано это было уже после совещания. Когда все столпились возле ее стола, – проговорил Данилов.
– Да. Сделано это было уже после совещания. Когда все столпились возле ее стола.
– Как думаете, кто это мог быть?
– Не могу знать, – насупился еще сильнее Заломов и сделал вторую попытку оставить кабинет без воздуха. И вдруг проговорил, с силой выдохнув и глянув на них с сумасшедшинкой: – Даже не могу предположить. Я этого не делал точно. А кто мог ее ненавидеть так же сильно, как и я, я не знаю…
Глава 5
Первой почувствовала за собой слежку Валечка. Утром она сходила в ломовский магазин за свежей чайной колбаской и вернулась сама не своя.
– Добился?! – выдохнула она, едва шевеля посиневшими вялыми губами. – Поменял отопление за счет ЖЭКа, сволочь старая?
Взгляд ее, упершийся в молчаливо стоявшего посреди коридора мужа, вдруг поплыл, сделался мутным, и Валечка осела на пол, прямо в пыльное пятно, оставленное ее босоножками.
– Убьют ведь нас, Ваня! Спишут по чистой! – прохрипела она, заваливаясь на бок.
Ваня не сделал попытки ее поднять. Просто стоял и с брезгливой гримасой рассматривал, как возится на пыльном полу его неуклюжая, сильно постаревшая жена. Он бы многое отдал, чтобы ее теперь шарахнул инсульт или инфаркт. Пусть даже не насмерть. Пусть просто она перестанет говорить и двигаться. Лишь бы перестала говорить и двигаться. Лишь бы не слышать ее отвратительного голоса. Не видеть, как перекатываются под одеждой складки ее старого тела.
Он давно уже ждал этого. Очень давно. И теперь с садистским удовольствием наблюдал за ее испугом. Мог бы долго так стоять, но любопытство все же взяло верх. Иван шагнул к жене, протянул руку и, когда та в нее вцепилась, с силой дернул вверх.
– Спасибо, – буркнула Валечка, сняла босоножки и потащилась в кухню, без конца приговаривая: – Я так и знала… Я так и знала, что на старости лет ты, сволочь такая, облажаешься.
– Ты долго будешь кудахтать? Может, расскажешь по существу?
Ваня вошел следом за ней в кухню – красивую, нарядную, как рождественская открытка, – выхватил из ее рук батон чайной колбасы в натуральной оболочке и батон хлеба. Выдвинул ящичек, где пряталась резательная доска, и принялся готовить себе бутерброды. Сделал четыре штуки. Сел с ними к столу, покрытому льняной красной скатертью. Глянул на жену, застывшую возле окна.
– Ну! В чем дело? – прикрикнул он с набитым ртом.
– Вон машина во дворе. Видишь, темная?
Пришлось Ивану вставать и рассматривать черный седан из-за ее плеча.
– И что?
– В ней сидят двое. Морды – во какие! – Валечка растопырила ладони возле своего не мелкого лица. – Я – в магазин, один вышел из машины и за мной. Я из магазина, он – следом. Я в подъезд, он – в машину.
– И что? Может, ждут кого? А в магазин пошел за питьем или сигаретами.
Иван равнодушно пожал плечами, стараясь говорить как можно спокойнее. Стараясь быть убедительным. Но…
Но он узнал эту машину, хотя и не видел водителя. На этом автомобиле частенько подвозили Филонова к его офису. Значит, это его дружки бандитские. Значит, в самом деле их пасут. Зря он обнажил свою осведомленность, зря. Надо что-то делать, как-то себя обезопасить, иначе дело дрянь. У него на это чутье.
– Ничего он в магазине не покупал, скотина! – заорала Валечка, поворачиваясь к нему потным несчастным лицом. – Он просто стоял у прилавка, смотрел на меня и ухмылялся. Ты виноват, ты!..
Ее крепко сжатый кулак трижды ударил Ивана по плечу. И так сильно ударил, что плечо заныло. Хорошо, нож он вовремя отложил, успев нарезать бутерброды. Хорошо. Иначе вошло бы лезвие аккурат между ребрами его толстомясой супруги. Он стиснул зубы и вернулся к столу. Впился крепкими зубами в бутерброд.
– Это слежка за нами, – простонала она через час, обнаружив, что черная машина так никуда и не уехала. – Это Филонов прислал своих дружков, чтобы они нас… Господи, зачем тебе это было надо?! Кто тянул тебя за язык, сволочь ты старая?! Как теперь быть?
– Не бухти, я что-нибудь придумаю, – не совсем уверенно пробормотал Иван.
И решил, что надо попробовать сделать вылазку с целью проверки. Сделал. Тоже пошел в магазин, теперь за молоком, хотя и не нужно было. В холодильнике стояли две полные бутылки.
И точно: из черного седана вылез мордастый малый, стоило Ивану поравняться с машиной. И пошел за ним следок в следок до магазина и обратно. И ничегошеньки не купил. Как Валечка и сказала, стоял у прилавка, рассматривал Ивана и ухмылялся.
Был ли то акт устрашения или следовало ждать чего-то более ужасного, Лопушин не знал. И знать не хотел. Он хотел удрать отсюда как можно дальше и как можно быстрее. Но удрать хотел один. Валя ему была ни к чему. Он так ей и сказал, когда принялся вечером собирать вещи, а она вдруг разревелась.
