Могу себе представить. И ровно в тот момент, когда я ему отвечаю, я замечаю вдали перед собой его ярко-красную колымагу с ее огромными хромированными бамперами и за ней, как султан, плотную тучу белого дыма. Я слегка притормаживаю и, добравшись до него, начинаю сигналить. Он кажется совсем маленьким, словно осевшим, можно подумать, что руль выше его головы.
Ему требуется несколько секунд, чтобы оценить ситуацию.
– Это ты! Ну ни фига себе! – орет он, узнав меня.
Он вне себя от радости. Делает мне свой индейский знак. Ему жутко весело.
– Я не могу задерживаться, Шарль, меня ждут.
– За меня будь спок, – отвечает он.
Мне столько надо ему рассказать. Я стольким ему обязан. Я обязан ему неизмеримо. Если все кончится хорошо, Шарль, я изменю твою жизнь, я подарю тебе дом с подвалом, набитым киршем. Столько всего я должен ему сказать.
Давлю на газ. И мчусь. В несколько секунд белый султан и красный след его машины становятся двумя размытыми точками в моем зеркале заднего вида.
– Теперь все должно быть в порядке, Шарль.
– Ну еще бы, – говорит он, – просто в шоколадном ажуре!
«В шоколадном ажуре» – только он во всем мире еще употребляет подобные выражения. Я подвожу итог:
– Встречусь с Дорфманом, только чтобы приколотить ему яйца к столу, потом забираю Николь, и все кончено.
Он ошеломлен, мой Шарль. И счастлив.
– Я так за тебя рад, приятель. Ты это заслужил!
Услышать такое от Шарля… я в полной растерянности. Так искренне радоваться за другого – никогда еще я не встречал подобной самоотверженности.
– Ты ведь здорово его поимел того типа, как его там Монтана?
– Фонтана.
– Точно! – орет Шарль. И опять веселится вовсю, смакуя мой триумф.
Успех мне кажется несомненным. Встреча, назначенная Дорфманом, сама по себе является приказом об отступлении, едва закамуфлированной просьбой о перемирии. Я освобожу Николь, и мы вместе отправимся домой. Я все смогу ей объяснить. Мы получим компенсацию, на которую имеем полное право. Справедливая цена за все наши несчастья. Закончится наша собачья жизнь. Я хочу, чтобы Шарль был с нами. Николь он очень понравится.
– Вот уж нет, – говорит Шарль, – после такого ты должен побыть со своей дульцинеей, и тебе никто не нужен, чтоб держать свечку!
Я настаиваю:
– Я хочу, чтобы ты пришел, Шарль. Для меня это важно.
– Уверен?
Я роюсь в карманах, разворачиваю бумажку, которую мне дал Фонтана, и читаю ему адрес.
– Погоди, – говорит Шарль.
Потом:
– Эй, повторишь?
Я еще раз называю адрес, что заставляет Шарля взреветь:
– Скажи что это классно я жил в том квартале когда был пацаном ну не совсем пацаном когда был молодой.
Что ж, тем проще.
– Ладно погоди, – продолжает Шарль, – все ж я запишу номер дома а то я не уверен что запомнил.
Я представляю, как он медленно раскачивается справа налево, потом тянется к бардачку.
– Нет!
В его состоянии, если он не сосредоточится полностью на дороге, будет беда.
– Не заморачивайся, Шарль, я тебе пришлю эсэмэску.
– Как скажешь.
– Тогда сделаем так. Скажем, около двадцати тридцати, идет? А сейчас я тебя оставлю. Но я на тебя рассчитываю, ты обещал, да?
На первом фото ее руки, и я разглядываю их особенно внимательно. Наверняка потому, что мои собственные до сих пор очень болят, и, сидя за рулем впервые за много месяцев, да еще при таком вождении, я осознаю, что они уже никогда не будут прежними, некоторые пальцы останутся негнущимися до самой смерти и даже после. Я узнаю ее обручальное кольцо. У меня возникает неприятное чувство: две открытые, беззащитные ладони, словно ожидающие удара молотка. На второй фотографии стоит правильная дата и правильное время, только вот Николь неправильная. Ту, которую я знал, мою всегдашнюю Николь, подменили на женщину лет пятидесяти, с седеющими волосами, осунувшуюся, которая стоит перед камерой со смешанным выражением страха и безнадежности на лице. Николь, изнуренная испытаниями. За несколько часов она превратилась в пожилую женщину. У меня сжимается сердце. Она похожа на портреты заложников, такими их показывают по телевизору, – в Ливане, Боливии, Чаде, с невыразительным взглядом, опустошенные внутренним стрессом. Третья фотография: на ее левой скуле рана, вокруг которой уже наливается лиловый кровоподтек. Удар кулаком. Или дубинкой.
Николь сопротивлялась?
Или попыталась сбежать?
Я до крови прикусываю губу. Подступают слезы.
С криком бью по рулю. Потому что эту Николь сотворил я.
Я не могу себе позволить чувство вины. Я должен собраться. Не время отступать. Сосредоточиться на финальной прямой. Шмыгаю носом, вытираю глаза. Наоборот, пусть ее изображение на экране телефона придаст мне сил. Я буду биться до конца. К счастью, теперь я знаю: то, что я принесу ей, заставит примириться со всем, что произошло, залечит все раны, сотрет все стигматы. Я возвращаюсь за ней и везу ей жизнь с надежным радужным будущим. Я возвращаюсь с решением всех наших проблем, всех до единой.
Единственное, чего я сейчас хочу, – это чтобы время пролетело как можно быстрее, чтобы она получила свободу, вернулась и я смог сжать ее в своих объятиях.
Я должен позвонить ей. Едва прозвучал первый звонок, как Фонтана произносит «нет», жесткое и окончательное. Я собираюсь наорать на него, но он меня опережает:
– Вы не получите больше ничего, пока я не получу инструкций от моего клиента. – И тут же вешает трубку.
Ниточка, которая соединяла меня с Николь, только что оборвалась. Все теперь в моих руках. Освободить ее, спасти. Немедленно.
Я снова давлю на педаль газа.
52
Район Дефанс.
Поднимаю глаза. Наверху стеклянной отсвечивающей башни вращается вокруг собственной оси огненно-золотая вывеска с логотипом и названием «Эксиаль-Европа». Следует ожидать, что по ночам она превращается в знамение Божье и огромным сияющим лучом озаряет мир.
Машина Поля Кузена оборудована устройством, которое дистанционно открывает въезд на паркинг. Уже около 20:00, но на втором уровне, отведенном для руководящих работников, большинство мест еще занято. Бокс номер 198 автоматически освещается при приближении моей машины, алюминиевый столбик уходит в пол. Паркуюсь и решительным шагом направляюсь к лифту. Камеры отслеживают каждое мое движение. Они повсюду, просто невозможно сосредоточиться. Нужное направление не вызывает у меня никаких сомнений, поэтому я без колебаний нажимаю кнопку, которая направляет кабину на последний этаж небоскреба. Со времен Сотворения мира именно там располагаются боги.
