Я прекрасно знаю, что у нее вертится на кончике языка единственный вопрос, который она никогда не задаст: «Почему ты меня покинул?»
Однако хронологически самым первым посещением был визит Люси. Естественно. Копы арестовали меня и спросили, есть ли у меня адвокат, я назвал Люси. Кстати, она была готова прийти. С момента, когда меня арестовала ББР, Люси знала, что ей я позвоню первой. Она крепко обнимает меня, расспрашивает, как я себя чувствую, и ни слова о том, что сама думает о происшедшем, ни одного упрека – это такое облегчение! Именно поэтому я не стал бы звать ее сестру, даже если бы та была адвокатом.
Полицейские устроили нас в маленькой комнатке, и время пошло. Мы не стали давать волю излияниям, боясь, что нас обоих захлестнут эмоции, и я спрашиваю Люси, каковы следующие действия, как все будет развиваться дальше. Люси в общих чертах описывает мне процедуру, но, едва осознав, в чем недопонимание, мгновенно реагирует:
– О нет! Нет, папа, это невозможно!
– Не понимаю почему. Совсем наоборот: я в тюрьме, моя дочь – адвокат, что может быть логичней!
– Я адвокат, но я не могу быть ТВОИМ адвокатом!
– Почему? Это что, запрещено?
– Нет, не запрещено, но…
– Но что?
Люси посылает мне очень милую улыбку, которая напоминает мне ее мать, что при данных обстоятельствах вгоняет меня в полную депрессию.
– Послушай, – говорит она как можно убедительней, – то, что ты там сделал, папа, уж не знаю, отдаешь ли ты себе полностью в этом отчет, но это очень… серьезно.
Она обращается ко мне как к ребенку. Я делаю вид, что не замечаю этого: ее реакция кажется мне естественной, учитывая, в каком направлении пошел разговор.
– Я не знаю, как судья станет квалифицировать факты. Имеет место как минимум «незаконное лишение свободы», возможно «с отягчающими обстоятельствами», а поскольку ты стрелял в полицию…
– Я не стрелял в полицию, я стрелял в окна!
– Да, такое возможно, но за окнами была полиция, и это называется «вооруженное нападение на представителя власти».
Когда ничего не понимаешь в юриспруденции, подобные выражения вызывают мгновенный страх. И возникает единственно важный вопрос:
– И на сколько это тянет? По максимуму?
Горло пересохло, язык тоже, и такое ощущение, что голосовые связки скребут по наждачной бумаге. Люси вскидывает на меня глаза и какое-то мгновение пристально вглядывается. На нее легла самая трудная задача: заставить меня выдержать испытание реальностью. И она выполняет ее с блеском. Моя дочь – чертовски хороший адвокат. Она говорит медленно, тщательно артикулируя каждое слово:
– То, что ты сделал, – это почти самое худшее: максимальное наказание, папа… Тридцать лет лишения свободы.
До сих пор эта цифра была предположением. В устах Люси она превращается в безумную реальность.
– А всякие сокращения срока?
Люси вздыхает:
– Не тот случай, уверяю тебя…
Тридцать лет! Эта перспектива меня просто убила, и Люси это прекрасно видит. Я и так в плачевном состоянии. Ее подтверждение меня просто добило. Наверное, я расплылся на стуле и не мог больше себя контролировать – я плачу. Знаю, что нельзя, что плачущие старики – самое непристойное зрелище, но это сильнее меня.
Прежде чем ввязаться в схватку, то есть за два дня до захвата заложников, я отвел на все про все меньше двух часов, чтобы прикинуть юридические риски. Я открыл и пролистал две-три книги по юриспруденции, рассеянно почитал: мною владела бешеная ярость. Я знал, что ввязываюсь в нечто отчаянное, но последствия были куда более абстрактны, чем моя ненависть.
Я умру здесь – вот что говорю я себе сейчас.
И достаточно глянуть на Люси, чтобы понять, что она думает то же, что и я. Даже о половине этого срока, даже о пятнадцати годах невозможно и помыслить. Сколько мне будет, когда я выйду, – семьдесят пять, восемьдесят?
Даже если я умудрюсь сделать так, чтобы мне не расквашивали физиономию пару раз в месяц, – это невозможно.
Я плачу навзрыд. Люси сглатывает слюну.
– Мы будем бороться, папа. Во-первых, это максимальный срок, и нигде не сказано, что присяжные…
– Как – присяжные? Разве не судья?
– Конечно нет, папа! – Она в ужасе от глубины моего непонимания. – То, что ты сделал, подлежит суду присяжных.
– Присяжных? Но я не убийца! Я никого не убил!
Мои слезы, смешанные с возмущением, смехотворны. Для Люси ситуация становится все более и более сложной.
– Именно поэтому тебе требуется специалист. Я тут поспрашивала и на…
– У меня нет средств платить специалисту.
– Мы найдем деньги.
Я утер лицо тыльной стороной ладони:
– Правда? И где же это, интересно? Стой, у меня идея: давай попросим у Матильды и Грегори одолжить нам то, что я им оставил!
Люси раздражена. Я продолжаю:
– Оставь это. Не важно, я буду защищать себя сам.
– Даже не думай! Наивность в таких делах приводит только к одному результату: ты получишь по полной!
– Люси…
Я беру ее за руку и пристально смотрю в глаза:
– Если это будешь не ты, значит буду я. Но никто другой.
Моя дочь осознает, что не помогут ни убеждения, ни даже аргументы. Она понимает, что, возможно, ей ничего не остается, и чувствует себя совершенно беспомощной.
– Почему ты просишь меня об этом, папа?
Ко мне вернулось спокойствие. У меня перед ней огромное преимущество: я знаю, чего хочу. Я хочу, чтобы моя дочь была моим адвокатом. Я думал об этом беспрерывно все последние часы. Для меня иного выхода нет. Мое решение окончательно.
– Мне скоро шестьдесят, Люси. На кону – оставшиеся годы моей жизни. Я не хочу доверять это кому-то, кого не знаю.
– Но это же не психотерапия, папа, – это заседание суда присяжных! Тебе нужен профессионал, специалист! – Она пытается найти слова. – Я не знаю, как работать с судом присяжных, это же совершенно особое дело. Это… это…
– Это то, о чем я тебя прошу, Люси. Если ты не хочешь, я пойму, но если не ты…
– Ну да, ты мне уже говорил! Это шантаж!
– Конечно! Я рассчитываю, что ты меня любишь достаточно, чтобы согласиться помочь мне. И если я ошибаюсь, скажи!
Голос мой поднялся и тут же заглох. Тупик. Больше мы ничего друг другу не говорим. Она нервно моргает. Думаю, она уступит. Пусть эта мысль пробьет себе дорогу у нее в голове. У меня есть шансы.
– Я должна подумать, папа. Я не могу тебе ответить вот так сразу…
– Не торопись, Люси, время есть.
Но на самом деле времени нет. Очень скоро придется совершать кучу всяких процессуальных, судья потребует сообщить, с кем ему обсуждать дело, мне нужны будут советы, какой линии защиты придерживаться, начнутся ужасные сложности…
