Похоже, в этом случае чувства противоречат разуму и организму. Несмотря на преимущества и лучшее качество раздельного сна, респонденты все равно предпочитают спать со своими половинками. Возникает вопрос: почему? Может, совместный сон удовлетворяет какие-то природные потребности, которые не отражаются на графике мозговых волн? Или все дело в привычке?
Ответ на этот вопрос не так прост, как может показаться. Отчасти это связано с тем, что представления о здоровых отношениях постоянно меняются. Кровати, и это ни для кого не секрет, играют огромную роль в истории моногамии. До наступления индустриальной эпохи каркасы с матрасами считались самым ценным жизненным приобретением, и на то была причина. В семейной постели происходили самые важные события: секс, рождение, болезни, смерть. С матраса, набитого перьями, соломой или опилками, человек начинал свой путь, там же он его и заканчивал. Семьи спали в соответствии с обыденной иерархией: родителям доставались самые удобные места (зачастую единственный матрас в семье), а дети укладывались на какие-нибудь тряпки. Согласно вечернему ритуалу перед сном все сначала отлавливали в комнате крыс и клопов, а затем задували свечу. У некоторых были отдельные комнаты, но спать в них не считалось особой привилегией. Совершенно по-иному дело обстояло в аристократических кругах. Супруги из этого класса пользовались раздельными спальнями, так как их браки редко были основаны на любви.
Все изменилось в Викторианскую эпоху. Тогда, как мы уже поняли, началась эра современности, человечество избавилось от старых привычек или приспособило их к новой жизни. В Англии и других странах наука вышла на новый уровень развития, а культура стала уделять особое внимание прогрессу. Благодаря развитию промышленности разрастались города, и из-за городской пыли формирующийся средний класс особенно озаботился чистотой и гигиеной.
Гигиена стала общественной манией. Ученые уже доказали, что бактерии распространяют инфекции, однако возможности электричества и радиоволн намекали на опасность невидимого нам мира. В результате влиятельные фигуры в сфере здравоохранения начали говорить о том, что болезни возникают из-за плохого воздуха (так называемая теория миазмов). Эдвин Чедвик, главный санитарный врач Лондона, посвященный в рыцари за руководство чисткой городской канализационной системы, до самой смерти был убежден, что вонь — причина холеры. Он писал: «Все запахи — это зараза».
Вскоре эти идеи проникли в спальни. «Дом совсем не был спокойной, безопасной бухтой, где люди могли отдохнуть после плавания в бурных водах общественной жизни. Дом считался местом потенциальной угрозы», — записала Хилари Хиндс, профессор Ланкастерского университета, изучавшая ту эпоху. Например, в 1880 году г-н Ричардсон из Англии, провозгласивший себя экспертом в сфере здоровья, в своем мировом бестселлере «Хорошие новости» посвятил немало страниц теме соблюдения гигиены в спальне. Он предостерегал читателей, что совместный сон несет в себе опасность. «В любой момент дыхание одного из спящих должно каким-то образом повлиять на другого. Тяжелое, неприятное дыхание может быть настолько невыносимым, что если бы мы ощущали его днем, во время бодрствования, то оно вызывало бы тошноту, — писал Ричардсон. — Однако, лежа в кровати, мы можем не осознавать неприятность запаха. Но, несомненно, от этого он не становится менее вредным». Другими словами, сон — это время, когда плохое дыхание вашего партнера может поразить ваш беззащитный организм. Ричардсон был уверен, что «есть нечто нездоровое в том, что два человека спят в одной кровати».
Вредным воздухом теории не ограничивались. Люди также всерьез опасались, что их партнеры могут во сне неосознанно украсть часть их невидимых электрических зарядов. Вопросы здоровья и совместного сна увлекали доктора Уэллса, специалиста в области френологии (вскоре развенчанной теории о том, что ум и способности человека зависят от формы его головы). Уэллс допускал, что супруги могут отлично спать в одной кровати, но такие случаи были исключением. «Два здоровых человека могут спать рядом без ущерба для здоровья, когда они примерно одинакового возраста, но не в тех случаях, когда у них большая разница, — писал он. — Если между мужем и женой есть природные сходства, если один из них со знаком “плюс”, а другой — со знаком “минус”, то они получают пользу от взаимного магнетизма. К несчастью, такие случаи брачной совместимости крайне редки». Различные заряды пар невольно приводят к ночному истощению «жизненных сил» одного из партнеров. Из-за этой незаметной угрозы человек становится «раздражительным, ворчливым, придирчивым и унылым». Еженощное столкновение электрических сил в течение многих лет приводит к необратимым последствиям. «Никому не стоит спать со своим партнером. Пока один будет расцветать, другой завянет».
У этой проблемы было решение — «система односпальных кроватей», как выражался доктор Ричардсон, или, другими словами, сдвоенная кровать. Эти тонкие матрасы на одного создавали ощущение дистанцированности от супруга с подозрительными электрическими зарядами или сомнительным дыханием. У всякого было отдельное, незагрязненное пространство, так что каждый выигрывал в этой ежедневной борьбе за выживание, о которой так подробно рассказал Дарвин. Другие специалисты незамедлительно присоединились к Ричардсону. «Двуспальная кровать должна исчезнуть», — подытожил один из его современников. Общество им поверило. Покупатели среднего класса хлынули за новыми металлическими кроватями (дерево считалось строительным материалом с плохими гигиеническими свойствами).
Идеи доктора Ричардсона оказались настолько популярными, что даже после того, как теория миазмов была опровергнута, спрос на односпальные кровати не упал. Теперь они нужны были не для защиты от плохого дыхания и болезней, а для других целей. Например, эти кровати свидетельствовали о вкусе покупателя и его следовании моде. Магазины разработали рекламу для представителей среднего класса, где две односпальные кровати стояли под прямым углом посреди шикарной спальни. Следуя мании здорового образа жизни, мебельные магазины начали хвалить свои кровати такими словами: «сочетают в себе все гигиенические преимущества металла с художественными достоинствами деревянных каркасов».
Но вопросы, связанные с постелью, никогда не ограничивались мебелью. Всегда подразумевается секс. У тех, кому средства позволяют обставить дом не просто функционально, отношение к сексу формируется в соответствии с социальным статусом. «Отличительной чертой возникшего среднего класса стала уникальная сексуальная нравственность, — рассказала мне Стефани Кунц, преподаватель истории семьи в Эвергринском государственном колледже. — Они основывали свою классовую идентичность на высокой морали, в отличие от “аморальных” и “развращенных” аристократов. Они настаивали на сексуальной скромности, даже чрезмерной стыдливости больше, чем рабочие или олигархи». В конце концов, по ее словам, именно средний класс начал делить курицу на белое и темное мясо, лишь бы не произносить слов «грудка» и «ножки».
Раздельные кровати также помогали вуалировать тот факт, что мужья и жены удовлетворяют основные биологические потребности друг друга. «Я отчетливо помню по рассказам моей бабушки, что считалось неприличным допустить даже мысль (особенно у детей) о том, будто взрослые занимаются сексом», — рассказала Кунц. Такая напускная скромность, даже брезгливость, была распространена в 1940–1950-х годах. Люсиль Болл и Дези Арназ, изображавшие супружескую пару в телешоу, были на самом деле женаты. Однако зрители сериала «Я люблю Люси» почти каждую неделю наблюдали, как парочка разговаривает, устроившись в разных кроватях. Увидеть, как мужчина и женщина спят в одной постели, можно было только в мультсериале «Флинстоуны»
[7]
. Но там фигурировал еще и лающий домашний динозавр.
