– Есть собственноручно написанное Людмилой Исиченко
признание в том, что Параскевича застрелила она, – начала перечислять
Настя.
– Исиченко производила впечатление больного человека, и
вопрос о ее вменяемости пока открыт, – заметил Гордеев. – Цена этому
признанию пока неизвестна. Не считается.
– Есть заключение экспертов о том, что на одежде,
указанной Исиченко, имеются следы пороха.
– Годится. Загибаю один палец.
– Есть показания Исиченко о том, где лежал пистолет, и
заключение экспертов о том, что в указанной ею коробке действительно находилось
оружие. И сама коробка найдена там, где указала Исиченко.
– Два. Дальше.
– Показания Исиченко о том, кого она видела, пока ждала
Параскевича, совпадают с действительностью.
– Принимаю, но условно. Ладно, три. Что еще?
– Показания вдовы Параскевича о том, что у него были
причины для глубокой депрессии.
– Пока нет заключения филологов, не считается.
– Есть показания родственников Исиченко и самой
Светланы Параскевич, из которых следует, что Людмила была, что называется,
зациклена на Леониде и он пользовался огромным влиянием на нее. Ведь она даже
завещание в его пользу составила. А сама формулировка завещания говорит о том,
что автором книг действительно является не Леонид, а Светлана. И либо Исиченко
об этом знала, либо формулировку ей подсказал Леонид, пользуясь своим
неограниченным влиянием на нее и умея заставить ее делать то, что он скажет, не
задавая вопросов и не возражая. И есть показания друзей Параскевича об их
последней встрече, которая очень напоминала прощание.
– Ну что ж, дети мои, улик много, но в основном –
косвенные. Прямая улика только одна – следы пороха на одежде Исиченко. Все
остальное – улики поведения и вопросы осведомленности. В массе своей они
производят сильное впечатление, не спорю, но при более или менее придирчивом
взгляде они давления не выдерживают.
– Вы хотите сказать, что для следователя, который хочет
закрыть дело об убийстве, этих улик более чем достаточно?
– Ну да. А для того, кто в это не верит, явно
недостаточно. Ольшанский верит, как вы думаете?
– Конечно, нет, – улыбнулась Настя. – Костя
никогда никому не верит, хотя вслух не высказывается.
– Материалы для экспертизы по Исиченко готовы?
– Да, Ольшанский уже зарядил экспертов.
– Значит, подождем, пока не будет результатов по
Параскевичу и его жене. Анастасия, ты упрямая и непослушная девчонка и все
равно побежишь искать правду о родителях Параскевича. Запретить тебе я не могу,
потому что ты обязательно пойдешь к Ольшанскому и уговоришь его дать тебе такое
поручение, а поручение следователя для нас – закон, как бы я ни упирался. Вы с
Костей одного поля ягоды, вас уже не переделать. Сроку тебе на все про все –
неделя, больше не дам, и так работы много, а делать некому. Коротков, не смотри
на меня с немой благодарностью, ты тут ни при чем. Пусть наша Диана-охотница
сама копается, эта работка как раз для нее, а ты на эту неделю с дела
Параскевича снимаешься. Уяснил? Сейчас пойдут новогодние пьяные разборки, дел
будет невпроворот. Что-то гость наш молчит. Владислав Николаевич, что скажете?
– Как всегда, глупость, – улыбнулся Стасов. –
Я просто подумал, что если подмена ребенка все-таки была, то это вполне может
оказаться той тайной, угроза разоблачения которой является причиной убийства.
– Вот! – Гордеев поднял палец в назидательном
жесте и вперился глазами в Настю. – Слушай, что опытный пенсионер говорит.
Убить другого человека гораздо легче, чем убить самого себя. Поэтому в версию о
самоубийстве надо верить только в самую последнюю очередь. В самую последнюю. А
уж когда речь идет о двух самоубийствах – тем более. И поскольку в том, что
Исиченко покончила с собой, у нас нет оснований сомневаться, то будем
сомневаться в самоубийстве писателя. Все, дети мои, обсуждение закончено.
Принимается новая рабочая версия о том, что Параскевич был все-таки убит в
связи с опасностью разоблачения подмены ребенка. Между прочим, раз уж нам
предстоит в это вникать, надо посмотреть, не сделал ли доктор Пригарин в свое
время из этого регулярный источник обогащения. Может, не зря он так усердно
занимался чревосечением, а? Даже когда в отпуске был, и то приезжал, чтобы
операцию сделать. Владислав Николаевич, мы на вашу помощь можем рассчитывать?
Или у вас в этом деле интереса нет?
– Интерес есть, – ответил Стасов.
– И в чем он состоит? Или это секрет?
– В любопытстве, Виктор Алексеевич, в обыкновенном
сыщицком любопытстве. Мне же интересно, чем дело кончится. И потом, я недавно
работал вместе с Настасьей и Юрой по убийству актрисы Вазнис, так что ваши
ребята мне вроде как не чужие. Грех не помочь, если есть возможность.
– Значит, вы уверены, что с вашим делом о Досюкове все
это никак не связано?
– Я не знаю, – признался Стасов. – Честное
слово, не знаю. Просто я очень не люблю совпадений, хотя в данном случае это
может оказаться действительно чистым совпадением.
– Ну, бог в помощь, – махнул рукой Гордеев, давая
понять, что можно расходиться.
* * *
Из кабинета Гордеева они отправились к Насте. В ее кабинете
было холодно и отчего-то сыро, и она сразу же кинулась включать кипятильник,
чтобы сделать кофе.
– Как ты собираешься Новый год встречать? –
спросил ее Стасов, оседлав стул возле окна и положив руки на горячую батарею.
– Не знаю, – пожала она плечами. – Наверное,
вдвоем с Лешкой. Никуда идти не хочется. Можно, конечно, к моим родителям
поехать или к брату, но скорее всего мы не соберемся. Мы какие-то другие стали,
не такие, какими наши родители были. Я же помню, когда я была маленькой, к нам
домой компании родительских друзей приходили, человек по пятнадцать-двадцать,
елка обязательно была, стеклянный шар, от которого по всей комнате разноцветные
огоньки бегали. Они умели быть веселыми, песни пели, танцевали. А наше
поколение выросло скучным и некомпанейским.
– Пожалуй, – согласился Стасов. – У моих
родителей на Новый год тоже всегда много друзей собиралось. А я теперь только и
думаю о том, как бы провести дома тихий вечер и поменьше общаться.
– Один будешь в праздник?
– Татьяна завтра утром приедет. Моя бывшая благоверная
в командировке, так что у меня Лиля живет. Хорошо бы она на Новый год у меня
осталась. Но боюсь, Маргарита примчится из своей заграницы.
– Стало быть, на четыре выходных дня ты мне не
помощник, – удрученно констатировала Настя, накладывая растворимый кофе в
стаканы и бросая сахар. – Жаль, а я так рассчитывала на тебя.
– Ну, извини, – развел руками Владислав. –
Войди в положение, я жену два месяца не видел.
– Ладно, молодожен, что с тебя взять. Бери кофе, только
осторожно, стакан горячий.
