Не произнеся больше ни слова, они поднялись на лифте и вошли
в квартиру. Светлана быстро скинула сапожки и прямо в куртке прошла на кухню
поставить чайник. Печка в стареньких «Жигулях» работала плохо, и она здорово
замерзла, мотаясь на машине по своим делам.
– Почему ты позволяешь себе входить на кухню в верхней
одежде?! – донесся до нее скрипучий голос свекрови. – Это
негигиенично, на кухне продукты, а на куртке ты с улицы несешь всякую заразу.
Светлана крепко зажмурилась и резко выдохнула. Это был
проверенный способ против выступлений Галины Ивановны. Молчать, молчать и еще
раз молчать, ни на что не реагировать и ни на какие выпады не отвечать, если
можно. Не позволять втягивать себя в дискуссии. Не огрызаться. Не
оправдываться. За шесть лет, прожитых в роли невестки Галины Ивановны, Светлана
научилась достаточно ловко и безболезненно выходить из положения, разработав
целую программу «безопасного» поведения в присутствии свекрови. Конечно, она
могла бы поставить злобную старуху на место, могла бы повоевать за свою независимость
и право жить так, как хочется ей самой, но она слишком любила Леонида, чтобы
позволить себе травмировать его. Она знала, что он не выносит собственную мать,
но страдает из-за этого, считая свою неприязнь к Галине Ивановне ненормальной и
предосудительной, поэтому он никогда, никогда не допустил бы ни одного слова
вопреки мнению матери. И сам не сказал бы, и Светлане не позволил. В
присутствии матери он был идеальным сыном, любящим, заботливым, покорным и
ласковым, искренне считая, что этим он искупает свою вину перед ней. Он
чувствовал себя виноватым за то, что терпеть ее не мог. Он должен ее любить, он
обязан, а если у него не получается, то это свидетельство его испорченности и
глубокой безнравственности, порочности, греховности.
– Сейчас будем чай пить, – весело говорила
Светлана, раздеваясь и разбирая сумки с продуктами. – Я купила очень
вкусный кекс.
– Ты всегда злоупотребляешь мучным, – сурово
заметила свекровь. – Ты уже в том возрасте, Светочка, когда пора начинать
думать о своем внешнем виде, а не только об удовольствии.
Светлана проглотила и это, хотя вполне могла бы ответить,
что ей для сохранения хорошего внешнего вида нужно прибавить в весе по меньшей
мере пять килограммов. Небольшой рост и худоба, которые в молодые годы выглядят
как очаровательная миниатюрность и «статуэточность», после тридцати превращают
женщину в старушкообразного щенка. Для того чтобы кожа не обвисала и не
прорезались ранние морщины, ей, Светлане, придется постоянно понемножку
прибавлять в весе, чтобы в итоге перейти к облику веселой пышечки, а не старой
сморщенной карги.
– У меня есть крекеры и творог, если хотите, –
миролюбиво ответила она на замечание Галины Ивановны. – Это более
диетическая еда.
– Мне ничего не нужно. Я не чай пить сюда пришла.
– Вы уж извините меня, я целый день моталась по делам,
пообедать не успела, да и замерзла ужасно, так что я чаю все-таки выпью.
Светлана уселась на кухне за стол, стараясь не обращать
внимания на кислую физиономию свекрови, и налила чаю в две чашки.
– Я же сказала, что не буду пить, – капризно
сказала Галина Ивановна.
«Я не глухая, – снова мысленно огрызнулась
Светлана. – Но если бы я посмела не налить тебе чаю, ты бы разразилась
тирадой о том, что тебе даже ради приличия в этом доме чашки чаю не предлагают.
Ты всегда найдешь, к чему придраться».
– Я слышала, ты успешно распродаешь Ленечкино
творческое наследие, – приступила к делу свекровь.
Светлана едва не поперхнулась. Откуда она узнала? Всего
несколько дней прошло с тех пор, как она побывала у Паши в «Павлине» и у
Нугзара в «Вирде». Разумеется, оба они не замедлят опубликовать в «Книжном
обозрении» объявление о том, что ими приобретены авторские права на новые
романы покойного Параскевича, но ведь газета выходит по вторникам, и даже если
они успели подсуетиться и протолкнуть объявление в завтрашний номер, то все
равно он – завтрашний. И потом, Галина Ивановна никогда этой газетой не
интересовалась, в отличие от самой Светланы, которая ее выписывала и
внимательно следила за тем, попадает ли Параскевич в десятку чемпионов издаваемости
и сколько времени держатся его любовные романы в списке бестселлеров. Тогда
откуда же эта мымра узнала? Но отпираться смысла нет, да и незачем.
– Я не распродаю его наследие, а заключаю договоры с
издателями на публикацию его рукописей, как уже издававшихся, так и новых. А
что вас беспокоит?
– Меня беспокоят те суммы, которые ты на этом
зарабатываешь. Насколько мне известно, только в течение прошлой недели ты
отхватила шестьдесят тысяч долларов. И это сейчас, когда Ленечкин прах еще не
остыл. А что будет дальше?
– А что будет дальше? – спокойно переспросила
Светлана. – Я не понимаю, Галина Ивановна, к чему вы клоните. Вы считаете,
что после смерти Лени я должна была отдать его рукописи издателям бесплатно?
Или вы считаете, что эти рукописи вообще не должны издаваться? Ну объясните же
мне, что конкретно вас не устраивает.
– Меня не устраивает, что ты наживаешься на его имени,
его таланте, его труде.
– И что вы предлагаете? Как я должна поступить, чтобы
вам это понравилось?
Светлана чувствовала себя легко и свободно, потому что
теперь ей не нужно было заставлять себя сдерживаться. Если она и делала это, то
только по привычке, а не из страха обидеть Леонида. Теперь, когда Галина
Ивановна похоронила своего сына, Светлана может разговаривать с ней так, как считает
нужным, не выбирая слов и выражений и не давая себя в обиду. Ощущение было ей
внове, после похорон и поминок она встречалась со свекровью только один раз –
когда поминали на девять дней, но тогда вокруг было полно народу, да и
атмосфера была все-таки горестной, так что Светлана и не думала «возникать»,
даже если ей что-то не нравилось.
– Мы с тобой обе являемся наследниками первой
очереди, – заявила Галина Ивановна. – И имеем равные права
наследования.
– Ах вот что! – усмехнулась Светлана. –
Значит, вы хотите, чтобы я поделилась с вами теми деньгами, которые получаю за
рукописи. Я правильно вас поняла?
– Да, я этого требую, потому что имею на это право. И
свое право я буду отстаивать с помощью суда и адвоката, если у тебя хватит
наглости довести дело до этого.
– Хватит, – заверила ее Светлана, впиваясь острыми
белыми зубками в лимонно-желтую мякоть кекса. – Вы можете судиться со мной
до полного умопомрачения, но вас ждет жестокое разочарование. Процесса вы не
выиграете и денег не получите. Зато с вас вычтут судебные издержки, да и
адвокат вас порядочно обглодает.
– Почему же, позволь спросить, я не выиграю
процесса? – поинтересовалась Галина Ивановна, прищуривая глаза и
вздергивая брови.
– Спросить позволю, а отвечать не буду, – весело
сказала Светлана, наливая себе вторую чашку чаю. – Пусть вас мучает
неудовлетворенное любопытство.
