– Ты – чудесная. Ты – необыкновенная, Ирочка. Ты
напрасно не сказала мне всего этого раньше. Может быть, тебе нужна какая-нибудь
техника специальная? Ну, я не знаю, печка какая-нибудь особенная, гриль,
комбайн или еще что-то. Только скажи, я сразу же тебе все раздобуду.
На какое-то мгновение ему показалось, что она как бы
качнулась навстречу его руке и прижалась щекой к его ладони. Но только на
мгновение.
– Спасибо, Сережа. Ты доел? Наливать чай?
Они долго пили чай с теплыми и необычайно вкусными
ватрушками и вели неспешные и какие-то непривычные Березину разговоры. Он
страшно удивился, когда обнаружил, что уже половина двенадцатого ночи, а они
все сидят на кухне при свете бра и пьют уже по третьей чашке чаю, да и на блюде
с ватрушками мало что осталось. Но еще больше удивился Сергей Николаевич, когда
сообразил, что все это время они разговаривали о том, хорошо или плохо жить в
деревне, чем отличается жизнь в отдельном деревянном доме от жизни в городской
квартире, какие существуют способы засолки капусты и огурцов, меняются ли
отношения с родителями, когда дети, которые раньше жили отдельно, но в том же
городе, переезжают в другой город. Хорошо ли, когда в квартире живут
одновременно собака и кошка. А если две собаки, то какие породы лучше всего
сочетаются по характеру и темпераменту…
За последние восемь лет, с тех пор, как он расстался с
Дианой, Березин не помнил, чтобы он сидел с женой на кухне, долго пил чай с
пирогами и вел с ней разговоры ни о чем. Простые домашние разговоры, не о делах
и не о политике, не о счетах в банках и не об интригах конкурентов, не о
происках Центризбиркома и не о стратегии предвыборной борьбы и не о встречах с
нужными людьми. А просто о жизни. О жизни вообще. И как, оказывается, хорошо
сидеть на кухне в приятном полумраке, когда яркое световое пятно падает только
на стол перед тобой, а не в вычурной нарядной комнате.
Все это было вчера, в субботу. Ночь Сергей Николаевич
Березин провел без сна, лишь слегка задремал часов в пять, но в шесть уже
окончательно проснулся и понял, что не может больше лежать. Нужно встать и
занять себя чем-нибудь, иначе он сойдет с ума. Сегодня все решится. В восемь
часов откроются избирательные участки, и до десяти вечера не будет ему покоя. А
потом останется только ждать, когда вскроют урны, подсчитают бюллетени. И
сделать уже ничего нельзя, нельзя укрепить свои позиции, сделать какое-нибудь
важное заявление, провести благотворительную акцию. Именно сейчас, когда
сделать уже ничего нельзя, в голову полезли мысли о том, как много осталось
несделанным во время предвыборной кампании, как много возможностей упущено, как
много ошибок совершено.
Стараясь не шуметь, он на цыпочках прошел в ванную, принял
душ, вымыл голову, почистил зубы, побрился и вышел на кухню. Ира вчера перед
тем, как идти спать, вымыла посуду и все убрала, и на столе сиротливо лежала
последняя ватрушка, заботливо положенная на блюдечко и накрытая салфеткой.
Березин вскипятил воду, но кофейные зерна молоть не стал, боялся, что жужжание
кофемолки разбудит Ирину – комната, где она спала, находилась рядом с кухней.
Сделал растворимый кофе, сжевал холодную и потерявшую воздушность ватрушку. В
голову ему пришла совершенно неожиданная мысль сделать что-нибудь приятное для
Ирины. Но что? Березин огляделся в поисках какого-нибудь непорядка, который
можно было бы ликвидировать, к ее удовольствию, например, что-нибудь сломанное
или испорченное. Он же точно помнил, что миксер был неисправен еще три месяца
назад, а на карнизе сломались и застряли в пазах два крючка, из-за чего
задергивание штор на кухне превратилось в поистине нерешаемую проблему. Еще
Березин помнил, что в духовке не работало освещение, а ножи были тупыми. Но, к
его удивлению, миксер исправно работал, со шторами не было никаких проблем,
крючки легко скользили в пазах во всех направлениях и нигде не застревали, свет
в духовке горел, а ножи были острыми как бритва. За четыре дня, проведенных
Ириной здесь после возвращения из санатория, она успела все сделать и починить,
хотя совершенно непонятно, как ей это удалось.
Тогда Сергей Николаевич решил проехаться до круглосуточно
работающего гастронома и купить Ирине к завтраку что-нибудь необычное. Все продукты
они купили еще вчера, но можно же, наверное, что-нибудь найти такое, чтобы было
сразу понятно: это только для нее, это маленький подарок, знак внимания,
доброго расположения. Уже надев ботинки и натягивая куртку, Березин вдруг
спросил сам себя: с чего это вдруг ты решил оказать ей знак внимания и
расположения? Что с тобой, Березин? С какой это стати? Зачем? Возьми себя в
руки, не надо никуда ехать, что ты себе напридумывал? Кто она такая, чтобы в
семь утра ехать в гастроном и искать ей пирожное к завтраку? Ты совсем очумел
от своих предвыборных страстей?
Он нерешительно взялся за «молнию», чтобы расстегнуть куртку
и начать раздеваться, но подумал, что если он останется дома, то снова будет
мучительно ждать, пока проснется жена и можно будет хоть чем-нибудь «забить»
медленно тянущееся время. Включить телевизор, например, или радио, или хоть с
Ирой поговорить. Позже, часам к одиннадцати, он поедет в штаб-квартиру своей
партии и там уже будет сидеть сутки или двое, пока не станут известны
окончательные результаты выборов. Но пока впереди еще три-четыре часа, которые
надо как-то прожить. Да, в конце-то концов, он же не для Ирины едет за этим
дурацким пирожным, а для себя самого, чтобы чем-то заняться, отвлечься, убить
время.
Березин решительно вышел из квартиры, осторожно, стараясь,
чтобы замок щелкнул как можно тише, запер дверь и спустился на улицу.
Когда через сорок минут он вошел в квартиру, то первое, что
он услышал, было жужжание кофемолки. Она не боялась разбудить Березина: спальня
находилась далеко от кухни. Сергей Николаевич, не раздеваясь, заглянул в кухню.
Ирина стояла полностью одетая, в длинной юбке, которой он еще не видел, и в
строгой, с глухим воротом блузке, держа в руке надрывающуюся от натуги
кофемолку.
– Доброе утро! – весело поздоровался он.
– Сережа? – изумленно протянула она. – Я была
уверена, что ты еще спишь. Ты что, дома не ночевал?
– Обижаешь, красавица, – ответил Березин с
шутливой укоризной. – Я ночевал дома, но вскочил в шесть утра и помчался искать
для тебя пирожные к завтраку. Поскольку мы с тобой, как два троглодита, вчера
сожрали все твои восхитительные ватрушки и на утро не осталось ничего вкусного,
я решил сделать тебе маленький кондитерский подарок. Тем более что я сегодня
уйду и совершенно непонятно, когда вернусь, поэтому пусть у тебя останется в
память обо мне вот это.
Он поставил на стол перед Ириной огромную нарядную
квадратную коробку, театральным жестом снял крышку, и ее взору предстало
великое разнообразие пирожных – заварных, песочных, слоеных, маленьких и
больших, с масляным и белковым кремом, с ромовой и коньячной пропиткой. Она
подняла на Березина глаза, которые вмиг стали почему-то странно темными и
блестящими.
– Это мне? – спросила она дрогнувшим
голосом. – Ты не обманываешь? Это не для гостей, которых ты ждешь?
