В вытрезвоне меня, надо сказать, не обижали. Даже в туалет водили, хоть и под конвоем.
И сосед попался интеллигентный. В очках, как и я. Правда, немного буйный. Всю ночь требовал, чтобы его на работу отпустили.
Короче говоря, всем хорошо, только холодно. Вместо одеяла одну простынку дают. Думают, что от холода человек быстрее протрезвеет. Но никакого холодного душа – врать не буду.
Утром меня разбудили, выдали одежду и отвели к дежурному.
– Можно идти? – спрашиваю.
– Нельзя, – говорит дежурный. – Сейчас тебя в суд повезем.
Как вы уже поняли, людей хлебом не корми, только дай меня в суд отвезти. Просто наваждение какое-то.
– И что мне будет?
– Ничего не будет. Штраф выпишут и отпустят.
– Хорошенькое, – говорю, – дело – штраф. Вчера у меня триста долларов свистнули, а сегодня еще и штраф впаяют.
– Кто у тебя триста долларов свистнул? – заинтересовался дежурный по вытрезвителю. – Наши?
– Не ваши. Мент, который меня привез. То есть, прошу прощения, милиционер.
– Жирный, что ли?
– Жирный.
– Этот может, – сочувственно сказал дежурный.
Я сидел и угрюмо смотрел в пол.
– Ладно, – сказал дежурный, все так же сочувственно. – Не будем мы тебя в суд отправлять. Вел ты себя хорошо, а наказание свое уже получил.
– Это, – говорю, – точно.
– Вот тебе квитанция. Счет за услуги вытрезвителя. Оплати в течение трех дней.
– Тысяча рублей? А цены в вашей гостинице кусаются. Дороговато за номер без удобств, да еще и с соседом.
– Тебя что-то не устраивает?
– Нет-нет, меня все устраивает. Счет обязательно оплачу. Не так уж, в принципе, и дорого. Президентский номер в «Невском паласе» вообще тысячу долларов стоит.
– В следующий раз, как напьешься, дуй в президентский номер.
– Непременно, – говорю я и выхожу на улицу. Вдыхаю, так сказать, воздух свободы полной грудью.
Поймал машину и, не торгуясь, поехал к Артуру. Опять же – к чести вытрезвона – все рубли мне вернули. И даже мелочь.
У Артура я застал самого Артура и полбутылки коньяка. Я, естественно, похмелился.
– Домой поедешь или здесь меня подождешь? – спросил Артур.
– А ты куда намылился?
– Как куда? На встречу с Явлинским.
А мы тогда были активистами петербургского «Яблока». И не просто активистами, а членами руководящего органа.
И с нами, членами руководящего органа, Григорий Алексеевич Явлинский устраивал встречу. Закрытую встречу. Хотел поведать нам по секрету, почему он выборы проиграл.
Приезжаем мы с Артуром в офис. На улицу Маяковского. Заходим в кабинет товарища Резника, нашего местного партайгеноссе.
– Вы откуда такие? – настороженно спрашивает Резник.
– Я, – говорит Артур, – из дома, а этот – из вытрезвителя.
– У тебя, – говорю я Резнику, – коньячку не найдется?
Резник, как давеча дежурный, тоже начинает злиться.
– А ты не мог, – обращается он к Артуру, – его в вытрезвителе задержать, пока встреча с Явлинским не закончится?
– Он сам оттуда вырвался.
– Ничего, – говорю, – я не вырвался, а ушел с высоко поднятой головой.
– Его нельзя на встречу.
– Меня можно на встречу. А если «Антиполицай» купить, так не то что можно, а даже нужно.
В общем, дали мне «Антиполицай» и велели сидеть тихо.
Я и сидел тихо. До поры до времени. Пока Григорий Алексеевич не начал нести несусветную чушь. Как, мол, его президент любит, и как, мол, бояре президента не слушают и его, Явлинского, не любят.
Вот и скажите: мог ли я смолчать? Могла ли моя совесть пропустить подобную ерундистику? Как бы я после этого людям в глаза смотрел? Как бы детей своих воспитывал, если бы они у меня ненароком появились?
Я, конечно, руку поднял и спрашиваю:
– Вы сами-то, – говорю, – верите в то, что говорите?
Народ, конечно, встрепенулся. Зашептался. Неловкость почувствовал. Не принято у нас было так с вождем разговаривать.
Резник аж вспотел от волнения. Указывает на меня и говорит, что я, дескать, плохо себя чувствую. Не может же он сказать, что меня только что из вытрезвона выпустили. Это, так сказать, бросает тень на персональный состав нашего руководящего органа. Можно сказать, компрометирует петербургскую организацию.
Явлинский сказал чего-то невразумительное, а я остался весьма собою доволен. Меня, знаете ли, на философские размышления потянуло. Почему, думаю, жизнь так устроена: чтобы сказать вождю правду, нужно непременно попасть в вытрезвитель. Не говорится почему-то правда на трезвую голову.
А ведь Явлинский всего лишь маленький локальный царек в маленьком убогоньком коллективе. Ему не здесь, так в другом месте растолкуют, что к чему. А Самый Главный? Самому Главному и вовсе никто глаза не раскроет. Недаром наша власть ведет борьбу за трезвый образ жизни. Боится правду услышать.
Может, меня совсем затянуло бы в метафизическую трясину, но, к счастью, у Резника после встречи нашелся коньяк.
От коньяка философический настрой прошел и потянуло решать практические вопросы.
– Не могу, – говорю, – я счет оплатить.
– Почему?
– Стыдно.
Ну сами подумайте. Прихожу я в «Сбербанк». Подхожу к окошечку. А милая операторша с зачесом на голове меня спрашивает:
«За что хотите заплатить, прелестный юноша? За квартиру? Или за телефон?»
«За вытрезвон».
Операторша, конечно, краснеет от негодования. Ярость благородная переполняет ее сбербанковское нутро. И она объявляет в микрофон:
«Смотрите, люди добрые. Этот мерзавец, этот поддонок общества пришел сюда, чтобы заплатить за услуги медицинского вытрезвители. Они мешают нам жить, товарищи! Запомните это лицо и плюйте в него каждый раз, когда встретите на своем пути».
И все, конечно, возмущаются. Плюются. Кто на пол, а кто и в меня. Кричат и руками машут. А с виду, дескать, такой приличный юноша. Вот и разберись тут, кто добросовестный налогоплательщик, а кто бандит с большой дороги.
А какая-нибудь хитрая старуха вдруг вой поднимет:
«Мать честная! У меня пенсию украли. Всю пенсию из сумочки вынули. Не иначе как этот алкоголик».
Толпа мгновенно превращается в обезумевшего зверя, набрасывается на меня и разрывает в клочья.
– Тебе, пожалуй, хватит, – сказал Резник, разливая коньяк.
Я не мог с этим согласиться.
