Их, видимо, еще при Хрущеве с истфака выперли, так они притащились реванш брать.
Ну, Лукьянов нам стихи почитал. С выражением. Чего-то такое:
Спешите медленно, поэты,
Свой труд на люди выносить,
Не примеряйте эполеты,
Не ждите славы на Руси!
Мы, собственно, эполетов не примеряли, да и славы никакой, откровенно говоря, не ждали. Мы ждали, когда он закончит декламировать, чтобы в преферанс перекинуться.
А одному старичку стихи очень понравились. Они вообще-то многим понравились. Был у нас доцент, он историю Великой Отечественной войны преподавал. Этот доцент и сам воевал. Правда, в заградотряде. Так доцент даже прослезился. А тот старичок, которому особо стихи понравились, не прослезился, но бросился к Лукьянову и впился в него губами. Прямо в засос мужика закатал. Еле оттащили.
Как-то я отвлекся. Я же говорю, английская королева у нас не выступала. Она в Двенадцати коллегиях выступала. Там еще, помню, Горбачев с Болдыревым выступали. А у нас – Лукьянов с Жириновским.
Но с чего-то взбрело в голову английской королеве до истфака прогуляться. Черт его знает, что у августейших особ на уме.
И стоит английская королева у входа на истфак, а мы, значит, с чердака на нее смотрим.
Кругом охранников – тьма-тьмущая. Стоят вокруг королевы, тупыми головами вертят. А наверх посмотреть не догадываются.
А королева перед нами – как на ладони. Бери винтовку с оптическим прицелом и стреляй. Да что там винтовку, ее из рогатки подстрелить можно, если хорошенько прицелиться.
Перестал я после этого английское секьюрити уважать. У них только в фильмах джеймсы бонды, а на поверку – бестолочь.
– Ты больно-то из окна не высовывайся, – говорит Леха. – Еще заметят.
И вроде как накаркал. Двое в черных костюмах уверенной походкой вошли в здание.
– Это они за нами, – говорит Леха. – Заметили, гады.
– И чего?
– А ничего. Скрутят. А может, сразу пристрелят.
– За что, – говорю, – нас пристреливать? У нас ни оружия нет, ни агрессивных намерений. Только пиво. А пить пиво в присутствии королевы не запрещается.
– А ты почем знаешь, что не запрещается? Может, ты хочешь банкой в королеву запустить и тем самым нанести урон британской монархии. Ты, может, подорвать ее престиж хочешь.
– Ничего, – говорю, – я не хочу.
Слышим: кто-то по лестнице поднимается.
Леха потянул меня за рукав:
– Надо прятаться.
– Зачем? Все равно найдут. И тогда уж точно пристрелят.
Поздно. Леха затащил меня за какую-то балку и велел не дышать.
Вошли двое. Разговаривают.
– Здесь кто-то есть, – говорит первый.
– Никого здесь нет, – отвечает второй.
– Надо проверить.
– Проверяй.
Первый походило по чердаку, но нас не обнаружил.
Мы слышали, как щелкнула зажигалка. Через минуту почувствовали сладковатый запах анаши.
– Странная, – говорю, – у королевы охрана. Анашу курят.
– Кто здесь? – испуганно закричал первый. Который изначально заподозрил неладное.
– Спокойно, – громко сказал Леха. – Мы выходим. Не стреляйте.
Подняв руки вверх, мы вышли из-за балки.
Перед нами стояли Славик и Ромик с младшего курса. Перепуганные так, что губы трясутся.
– А где охранники? – спросил Леха.
– Какие охранники?
– Королевские.
Славик и Ромик переглянулись.
– Понятно, – сказал Стасик. – Вы чего курили?
– Ничего мы не курили, – рассердился Леха. – Мы пиво пили. Думали, королевские охранники нас застукали.
– Я не понимаю, это мы дурь курим или вы? – удивился Ромик.
Леха рассердился пуще прежнего:
– Вы почему без предупреждения в «Бомонд» заходите?
– Какое предупреждение? Что за предъявы?
– Успокойтесь, – говорю. – Хотите пива?
От пива они не отказались. А мы от анаши отказались. Мы и без анаши на изменах сидели.
Рассказали парням про королеву. Парни не то чтобы поверили. Предположили, что нам с пьяных глаз причудилось. А нам не причудилось. И глаза были не слишком пьяные, и я потом в газете прочитал, что английская королева действительно посещала университет.
Пиво мы допили. Деньги закончились. А задор, знаете ли, не закончился. Задор, можно сказать, только начинался.
Мы с Лехой решили поехать к его другу Стиву Чернову.
Стив был американцем. Вернее – русским. Еще вернее – евреем. Из какой-то нулевой волны эмиграции – дореволюционной. Он худо-бедно говорил по-русски и очень любил водку Smirnoff. А мы тоже любили водку Smirnoff и говорили по-русски, хотя после водки Smirnoff не многим лучше Стива.
Леха гордился дружбой со Стивом. Во-первых, его распирало, что у него друг – американец. А во-вторых, Стив – еврей, и это позволяло Лехе чувствовать себя человеком толерантным, несмотря на то, что слова толерантный тогда еще никто не знал.
Поехали, значит, к Стиву. Выходим из метро. Десять минут пешочком – и мы у цели. В просторной холостяцкой квартире, где в холодильнике стоит литровый Smirnoff, а на плите – спагетти с соусом Uncle Ben’s. Что еще нужно, чтобы спокойно завершить этот полный впечатлений день.
Пока я маленько замечтался, Леха сцепился с каким-то еврейским юношей.
– Какого, – говорит, – хрена ты тут ходишь?
– А почему я не могу здесь ходить?
– Прекрати, – говорю я Лехе. – Твой любимый Шульгин, между прочим, был против погромов. И против дела Бейлиса.
– Тут он погорячился, – оспорил Леха знаменитого думского депутата. – К тому же он был за черту оседлости.
Леха злобно уставился на еврейского юношу:
– А здесь тебе не черта оседлости.
– Шульгин, – говорю, – выступал за постепенную отмену черты оседлости.
– Вот именно, – сказал Леха и назидательно поднял вверх указательный палец. – За по-сте-пенную.
Юноша, конечно, ступил. Пока мы вели исторический диспут, мог бы и смыться от греха подальше. Но он почему-то стоял как вкопанный.
Леха продолжал допытываться, почему молодой человек, покинув черту оседлости, проживает в Петербурге без достаточных на то оснований.
Я отвернулся и вообще отошел в сторону. Поговорит Леха да успокоится. Драки явно не намечалось. Леха здоровый, по три раза в неделю ходит в качалку штангу тягать. А еврейский юноша – дрыщ. Соплей перешибешь. Такого ударить – позор один.
