По приказу Стружанова его – прямо на кровати – вынесли в коридор. Он не проснулся.
Подполковник Стружанов гордился своим поставленным командирским голосом. Хвалился, что он мертвого разбудит.
Мертвых он, может, и будил, а бухого философа Петрова не разбудил. Философ Петров безмятежно спал, вгоняя подполковника Стружанова в бешенство.
– Дневального под арест! – скомандовал подполковник. – На гауптвахту! На пять суток!
Дневальным был сержант Миша, друг нашего командира Димы.
– Суши сухари, – сказали мы ему.
– Ребята, – взмолился Миша, – скажите, что я не виноват.
– А кто виноват?
– Вы виноваты, – робко сказал Миша. – Вы же пили.
– Мы пили, а ты не пресек. На то ты и сержант, чтобы пресекать безобразия.
– Как же я мог вам помешать? – резонно спросил Миша.
– Мы с арестантами не разговариваем.
На гауптвахту Миша не попал. В нашей части не было гауптвахты. Гауптвахта была в соседней части. Но в нашей части не было бензина, чтобы доехать до соседней части. Военно-российское разгильдяйство спасло Мишу от арестантской доли.
Но из сержантов его разжаловали.
Так – за одну ночь – мы лишились двух сержантов: одного настоящего и одного самодельного. А меня разжаловали из журналистов. А вы говорите – Наполеон.
Звезда пленительного счастья сияет высоко в небе, а на земле – плац с окурками, портянки и папиросы «Прима».
Не знаю, как уж там Наполеон обставлял свою карьеру, а у нас – куда ни кинь, всюду крах. Честолюбивые помыслы рушатся, и начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия. Но тише.
Я в командиры не лез. Мне больше нравилось класть кафель в офицерской столовой. Работенка пыльная, но не трудная. И пожрать нормально дают.
Один-единственный раз я изменил своим убеждениям. Честолюбие в одном месте взыграло. И, разумеется, ничего хорошего из этого не вышло.
Назначили меня и еще одного товарища дежурить на КПП. На контрольно-пропускном пункте, если кто не знает.
– Я буду командиром, а ты моим помощником, – сказал я товарищу.
Товарищ был безответный, он безропотно согласился и нацепил замусоленную повязку с надписью помощник дежурного. А я, соответственно, дежурный.
Пришли на КПП. Мне дали каску и деревянную палку.
– Зачем, – говорю, – мне палка?
– Это дубинка, – отвечает лейтенант.
– Я, – говорю, – не хочу дубинку, дайте мне автомат.
– Ты пьян?
– К сожалению, нет.
– Только попробуй, сука.
Лейтенант вручил нам список с номерами машин. Машины из списка нужно было пускать, а по поводу остальных звонить лейтенанту и выяснять.
Я оглядел конуру:
– У вас тут, смотрю, и телефон есть.
– А то как же, – гордо сказал лейтенант.
– А межгород работает?
– Ты у меня, сука, дошутишься.
– Я просто домой хотел позвонить.
– Тебе, я вижу, заняться нечем?
– В принципе, я собирался почитать.
– Что? – Глаза лейтенанта загорелись. Из восьми лейтенантов в нашей части только один закончил военное училище. Все остальные – университет. Этот был университетский, хоть и ругался сукой.
Я показал ему «Этногенез и биосферу земли» Льва Николаевича Гумилева. Книжку он немедленно конфисковал.
– Я тебе получше занятие найду, – пообещал лейтенант.
И нашел. Сука.
Вручил мне лопату и велел выковыривать траву из щелей в асфальте.
– К вечеру, – говорит, – командир части приезжает. Надо, чтобы асфальт был в порядке.
– И часто он приезжает?
– Раз в неделю.
Не повезло. Именно на нашу смену выпало. Впрочем, командир части так и не приехал.
Ковыряться совковой лопатой в асфальте мне быстро надоело. Да и вообще – не командирское это дело. Я передал лопату помощнику, а сам взялся за пропуск машин. Как-никак, дело более серьезное и ответственное.
Хотя следить за машинами мне тоже вскоре надоело. Они сновали туда-сюда постоянно. Все номера соответствовали нашему списку.
Да и кому придет в голову обманным путем проникнуть на территорию нашей части? Да еще на машине и через КПП. Шпиону? Чего шпиону делать в нашей части? Вынюхивать секрет гаубиц, из которых мы стреляем? Так они же образца 1944 года. Единственный их секрет заключается в том, что они вообще умудряются стрелять.
Такие фривольные мысли гуляли в моей несознательной голове. И как жестоко я ошибался!
Мат послышался шагов за пятьдесят. Шагов за десять он перерос в рев.
Мы с помощником выскочили из будки. Прямо на нас несся обезумевший прапор.
– Кто из вас главный? – всхрипел он.
– Я, товарищ прапорщик, – сказал я и немедленно получил апперкот в челюсть.
Зубы затрещали. Язык почувствовал кровь на разбитой губе.
– Ты, гнида, синюю «пятерку» пропустил?
– Я.
Последовал новый удар, от которого я, наученный горьким опытом, увернулся.
– Беги, блядь, догоняй! – заорал прапор.
– Да в чем дело?
– Я тебе покажу, в чем дело, свинья тупорылая!
Догонять так догонять. Начальству виднее, а наша солдатская доля – исполнять приказы.
Синяя «пятерка», как угорелая, носилась по части. Я бегал за ней и кричал:
– Стой!
Довольно глупое, скажу вам, зрелище. Бегать в кирзачах вообще трудно. В них ходить-то трудно, не то что бегать. И пилотка все время с головы падает. Приходится ее рукой придерживать. И очки по носу скачут. Их приходится другой рукой держать.
«Пятерка» увернулась от меня и помчалась к КПП. Смотрю: мой помощник, дурень, ворота открывает.
– Закрой ворота! – кричу я. – Не выпускай гада!
Помощник попытался закрыть ворота, но из «пятерки» выскочил мужик в камуфляже и довольно бесцеремонно оттолкнул помощника. Тот решил не ложиться костьми за Родину-мать и посторонился. «Пятерка» умчалась.
– Ушла? – спросил прибежавший лейтенант.
– Ушла, – мрачно констатировал я.
– Дать бы тебе в морду.
– Поздно, – говорю, – уже дали.
Лейтенант сел на стул отдышаться и передохнуть.
– Что это было? – поинтересовался я. – Разбойное нападение?
– Типа того.
– И кто же посмел напасть на военную часть?
