Резник, правда, тосковал по былому величию. Жалел, что не удержался на взятой высоте.
Вместе с ним горевал еще один товарищ по имени Антон. У него, правда, никакого величия в прошлом не было, да и в будущем не просматривалось.
Антоха был уникальный экспонат. Из той категории людей, которым всё – божья роса. Которые ощущают себя великими, даже когда им походя плюют в харю. Стоят, так сказать, на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
Антоха считал себя плейбоем.
– Захочу – любая баба моя будет, – говорил нам Антоха.
Бабы шарахались от него, как от прокаженного. Заклеить он смог лишь чучело, которое ходило в очках и шерстяных колготках.
Антоха считал себя крутым.
– Какие проблемы – обращайтесь, – говорил он нам.
Единственная проблема возникла у самого Антохи, когда зачуханный студент-философ вышвырнул его из очереди в буфете и грозился набить морду.
Антоха считал себя деловым человеком.
– У меня только баксы, – говорил он нам, когда мы просили в долг.
И неизменно показывал 10 баксов. К третьему курсу 10 баксов изрядно замусолились.
Уж он-то мечтал стать генералом. А для начала – хотя бы сержантом.
Но начальство упорно его игнорировало. Тогда он отпросился со сборов в город. Сказал, что у него жена рожает. Жена не могла рожать, потому что жены у него не было. Но начальство проверять не стало. Решило, что человек не может так нагло врать.
Нам тоже хотелось в город. Мы бесились, но закладывать его начальству, разумеется, не стали. Мы придумали более изощренную месть.
– Тебя произвели в сержанты, – сказали мы Антохе, когда он вернулся.
Антоха подпрыгнул, хлопнул в ладоши и вскинул руки в победном приветствии.
– С меня простава, – закричал он.
– Естественно, – сказали мы.
Антоха тут же помчался в военторг, купил сержантские лычки и принялся их пришивать.
Он расхаживал по части в лычках и сиял. Радость распирала его. Как говорил поэт, лик его ужасен, движенья быстры, он прекрасен.
– Кто произвел меня в сержанты? – спросил он.
– Подполковник Стружанов, – назвали мы самого грозного подполковника.
Антоха пошел к подполковнику Стружанову.
– Спасибо, Александр Иванович.
Подполковник Стружанов остолбенел. Никто и никогда не называл его Александром Ивановичем. К нему положено было обращаться товарищ подполковник. Но Антоха, видимо, решил, что между подполковником и сержантом разница уже не слишком велика, так что можно и сфамильярничать.
– За что спасибо? – осторожно спросил Стружанов.
Антоха засмеялся:
– Будто вы не знаете.
Он уже полез обниматься с подполковником, когда тот рассмотрел лычки.
– Ты почему сержант? – поинтересовался подполковник Стружанов, отталкивая самозванца.
– Да ладно вам, – махнул рукой Антоха. – Будто я не знаю, что вы меня и произвели.
Подполковник Стружанов сообразил, что к чему.
– Хуевейшую шутку сыграл с тобой коллектив, – сказал он. – Хуевейшую шутку.
Казалось бы, Антоха мог догадаться. Но это только казалось.
Он продолжал ходить в лычках и сиять.
Нашелся один предатель, который рассказал ему правду. Как говорится, лучше горькая, но правда, чем приятная, но ложь. Однако не для всех.
Одурманенный славой, снедаемый честолюбием, Антоха уже не мог взглянуть правде в глаза. Не мог поверить, что его неожиданное возвышение всего лишь глупая и не очень добрая шутка. Мозг отказал Антохе.
– Будем считать, что меня произвели в сержанты юристы, – решил он и остался при лычках.
Юристы действительно проходили сборы вместе с нами. Но они слыхом не слыхивали ни о каком производстве в сержанты. Да и не имели они права присваивать внеочередные воинские звания, хоть факультет у них и блатной.
Мы недоумевали. Шутка неуместно затянулась. Мы подумали, что за самовольное присвоение себе воинского звания Антоху могут отдать под суд военного трибунала. Парня надо было спасать.
Мы приказали нашему командиру Диме перед отбоем скомандовать построение.
– Взвод, смирно! – закричал Дима, когда все собирались отойти ко сну.
Мы вытянулись по струнке.
– Почему во взводе лишний сержант? – наигранно строго спросил Дима.
– Не могу знать, – ответил Резник, скроив тупую и искательную физиономию.
– Исправить недоразумение, – скомандовал Дима.
Мы с Резником взяли заранее припасенные ножницы и торжественно срезали Антохе лычки. Я, впрочем, давился от смеха, чем изрядно подпортил фарс.
Сначала Антоха имел вид ошарашенный, а затем отрешенный. Словно Наполеон, ссылаемый на остров Святой Елены, он стал спокоен и невозмутим. Не метал бисера перед свиньями и не вступал в препирательства с чернью. Дождался конца экзекуции и ушел к юристам.
– Жестоко получилось, – сказал кто-то из нас.
– Очень жестоко, – согласились остальные и решили по этому поводу выпить. Не пропадать же проставе, которую закупил Антоха по случаю своего сержантства.
«Вы подлецы и негодяи», – скажет рассерженный читатель и будет неправ.
Просто в армии – даже на сборах – человек за полдня превращается в заурядное быдло.
В армии можно жить только за счет другого. Если я, скажем, иду в Лахденпохью пить пиво, значит, кто-то за меня трубит в наряде.
«Не каждый человек превращается в быдло, – возразит изрядно надоевший мне читатель. – Если есть нравственный стержень…»
Не буду спорить. Может, у кого-то он и есть, этот нравственный стержень, а у меня не было. У нас в Купчино даже слов таких нет – нравственный стержень. Так что не мешайте мне рассказывать.
Не знаю, чего случилось в других взводах, но в эту ночь все решили выпить. И хорошо выпили. Уверенно.
Мы играли на гитаре и пели песню группы «Чайф» «Ой-йо». Мы, когда выпивали, всегда пели песню группы «Чайф» «Ой-йо». Но тихо. Потому что выпивали мы обычно немного. А в этот раз выпили побольше и пели погромче. А потом и другие взвода подхватили. И пели «Ой-йо». И даже юристы с Антохой пели «Ой-йо», потому что часть проставы Антоха все-таки забрал с собой.
– Ой-йо, никто не услы-ышит, – горланили мы.
Мы ошибались. Нас услышал подполковник Стружанов. Черт дернул его прогуляться перед сном.
Подполковник Стружанов ворвался в казарму и построил всех в коридоре.
Все построились, а Петров с философского не построился. Философ Петров спал пьяненький.
