Полли тогда проходила ту стадию, когда девчонки любят готовить всякие сладости и деликатесы, руководствуясь бабушкиной кулинарной книгой. Шоколадные торты, миндальные пирожные, меренги. В тот день она уже вовсю что-то размешивала, как вдруг выяснилось, что какого-то компонента в доме нет. Пришлось ей брать велосипед, ехать в центр городка и искать в магазине. Погода была ветреной и холодной, земля голая, – видимо, это была поздняя осень или ранняя весна. Перед уходом Полли закрыла вьюшку на печной трубе. Но вспомнила рассказы о том, как дети успевали угореть, пока их мать вот точно так же куда-то ненадолго отлучилась. Поэтому она велела Лорне надеть пальто и вывела наружу, поставив ее за углом кухни, где ветер не такой сильный. В соседнем доме, видимо, никого не было, и он был заперт, иначе можно было бы отвести Лорну туда. Полли приказала ей стоять и никуда не уходить, а сама уехала в магазин. Стой спокойно, не двигайся и не волнуйся, сказала она. Потом поцеловала Лорну в ушко. Ее приказ Лорна исполнила буквально: минут десять, если не пятнадцать, торчала под голым кустом сирени, изучая форму камней – то темных, то светлых, – из которых сложен фундамент дома. Пока Полли не примчалась назад и, бросив велосипед во дворе, кинулась к ней, громко зовя по имени: «Лорна! Лорна!» А у самой из рук пакеты падают – с коричневым сахаром, орехами, или что она там накупила, – и тут она хватает Лорну и осыпает поцелуями. Оказывается, ей пришло в голову, что Лорну в уголке двора могут высмотреть какие-нибудь злые похитители – дурные дядьки, из-за которых девочкам не разрешается гулять по лугам за домами. Пока ехала назад, всю дорогу молилась, чтобы этого не произошло. И оно не произошло. Она спешно затащила Лорну в дом, чтобы обогреть ее голые ладошки и коленки.
Ах вы, маленькие бедненькие ручоночки, приговаривала она. Вы ведь, наверное, испугались? Лорне эта ее суетня нравилась, она стояла, нагнув голову, и ждала, когда ее погладят, как какая-нибудь пони.
Сосны уступили место густому вечнозеленому лесу, а бурые глыбы холмов – зеленовато-голубым горам на горизонте. Захныкал Дэниэл, и Лорна вынула бутылочку с соком. Чуть позже она попросила Брендана остановиться, чтобы можно было, положив младенца на переднее сиденье, сменить пеленку. Пока она это делала, Брендан прогуливался поодаль и курил. Пеленочные церемонии всегда его слегка смущали.
Воспользовавшись возможностью, Лорна достала одну из детских книжек Элизбет и, когда поехали дальше, стала читать ее детям вслух. То была книга Доктора Сьюза. Все стишки в ней Элизбет уже знала наизусть, и даже Дэниэл иногда догадывался, где ему вклиниться с его не вполне еще членораздельным гулюканьем.
Полли не была больше той, кто растирает крошечные ладошки Лорны, той, кто знает все, чего не знает Лорна, и той, на кого можно положиться, что она обязательно защитит Лорну от всего злого и враждебного во внешнем мире. Все спуталось, перевернулось, и за годы, прошедшие с тех пор, как Лорна шагнула далеко вперед, выйдя замуж, Полли не сдвинулась с места. Лорна обошла ее, обогнала. И теперь у Лорны на заднем сиденье дети, которых она любит и о которых заботится, а Полли – в ее-то возрасте – пристает к ней, требуя свою долю, что как-то уж и вовсе даже неприлично.
Но попытки думать так Лорне не помогали. Едва она сформулирует в уме что-нибудь в таком духе, как снова ей чудится, что дверь, не давая открыться, держит тяжесть мертвого тела. Безжизненная тяжесть, серая плоть. Тело Полли, которой ничего не досталось. Которой ничего не дала семья и у которой не осталось надежды на перемену к лучшему, о каковой она, должно быть, мечтала всю жизнь.
– А почитай теперь про Мадлен, – сказала Элизбет.
– Да мы, по-моему, «Мадлен» с собой не захватили, – сказала Лорна. – Нет. С собой у нас ее нет. Ладно, не важно, ты ведь ее знаешь наизусть.
И они с Элизбет начали хором:
В Париже на тихой улочке рядом с Большими бульварами Жили-были двенадцать девочек, и все они делали парами. Шесть пар девочек, неразлучная дюжина, Ровно в девять тридцать гулять отправлялась дружно
[2]
.
Все это глупость какая-то, мелодрама, дурацкий комплекс вины. Этого не случится.
Однако такое бывает. Человек гибнет, если ему вовремя не помогли. А если ему вообще никогда не помогали? Человек не выдерживает и срывается во тьму.
Но вдруг среди ночи включила свет В их спальне мадам Клавель. Она в испуге: Мадлен-то нет! И дыбом пустая постель.
– Мамочка, – раздался вдруг одинокий голосок Элизбет, – ты почему остановилась?
– Сейчас, – сказала Лорна. – Погоди минутку. Что-то в горле пересохло.
В Хопе поели гамбургеров с молочными коктейлями. И понеслись дальше со спящими на заднем сиденье детьми вниз по долине реки Фрейзер. Но долго еще ехать как! И вот наконец Чиллиуок, вот наконец Эбботсфорд, вот наконец впереди замаячили холмы Нью-Вестминстера, а потом другие холмы, уже застроенные домами, – это начался уже город. Впереди еще мосты через реку, развязки и повороты, улицы, которые надо проехать из конца в конец, пересечения и светофоры. И все это еще пока что «до». Но когда эти же места она увидит вновь, они будут уже «после».
Когда въезжали в Стэнли-парк, ей пришло в голову помолиться. Этакое, в общем-то, бесстыдство – едва безбожницу, что называется, приперло, она – здрасте пожалуйста! – прибегает к молитве. Которая состоит из набора слов и звучит бессмыслицей: пусть этого не случится… пусть этого не случится… Не дай, чтобы это произошло.
День стоял по-прежнему безоблачный. С моста Львиные Ворота открылся вид на пролив Джорджия.
– Интересно, виден сегодня остров Ванкувер? – сказал Брендан. – Приглядись-ка, а то мне никак.
Лорна, вытянув шею, устремила взгляд в окно машины.
– Далеко-далеко, – сказала она. – Еле-еле на горизонте, но виден.
И при виде этих голубоватых, все более туманных и словно растворяющихся в море комочков, она поняла, что в ее распоряжении остается еще кое-что. Сделка с судьбой. Надо заключить сделку и верить, что она еще возможна, что до последней минуты сделка все еще возможна.
Сделка должна быть серьезной и окончательной, а по условиям чтобы была тяжелой и даже мучительной. Я что-то отдаю. И что-то обещаю. Если можно, чтобы это оказалось неправдой, чтобы этого не случилось.
Нет, про детей не надо; она отсекла от себя эту мысль так, словно выхватывает детей из огня. И не про Брендана, но по причине противоположной. Она его недостаточно любит. Она может говорить, что любит его, и в какой-то мере сама может в это верить, и она хочет, чтобы он ее любил, но рядом с ее любовью то и дело слышится некий ропот ненависти, причем почти все время. Так что было бы несерьезно (а главное, бесполезно) предлагать судьбе в качестве жертвы Брендана.
Себя? Свою красоту? Свое здоровье?
Нет, этот путь показался ей неплодотворным. В случаях, подобных этому, самой выбирать что-либо, наверное, вообще неуместно. Ты же не можешь выдвигать условия. Но если тебе будет явлено, ты их узнаешь. И ты должна пообещать соблюдать их, даже не зная заранее, каковы они будут. Вот: обещаю.
