— Я? Козлиха? — от ярости Юрка стал пурпурным, словно переходящее знамя пионерской дружины.
— Ну-ну-ну… — не на шутку перепугался святой Павел, увидев, что на них смотрит весь зал, — перестаньте, ребята. Мы же взрослые люди… Юра! Ты же умный…
— Я тебя сейчас убью, — зловеще, как ковбой в дешевом, европейском вестерне, сказал Юрка, медленно и картинно беря со стола нож. Жорка резко схватил стол со своей стороны за край, и, с силой перевернув его, швырнул вместе с бутылками, фужерами, тарелками в сторону Юрки. От неожиданности тот упал, оказавшись под столом в груде посуды. Завизжали девчата на соседнем столике. На них тоже попали осколки тарелок. Кто-то, со стороны барной стойки, засвистел в милицейский свисток. Юрка, с головой, увешанной листьями салата, пытался подняться, но Кравец, с несвойственным проворством подскочив к нему, стал наносить товарищу тяжелые удары ногами по голове. Святой Павел со слезами пытался оттащить друга от другого друга, но, получив точный, невероятной силы, удар в челюсть, отлетел в сторону. К Георгию уже бежали охранники. Первого из них, добежавшего до него, он успел уложить встречным правым «крюком» на пол, второй снес его самого своей тушей. «Бей! Серега! Мама-а-а-а-а! Полиция-а-а-а-а!» Георгия скрутили. Заодно и Павла.
— Друи-и-и-и-и-д-ы-ы-ы-и-и-и-и-и-и-и-и! Убью-у-у-у-у-у… — визжал Жора истерическим визгом, словно благородная девственница, попавшая в руки мерзких насильников. Сквозь неясный туман, сквозь руки и ноги, сквозь лица и крики, он видел, как двое мужчин несли к выходу бездыханное тело толстяка Юрки, из головы которого на пол вытекала струйка крови…
13.
Жора Кравец очнулся сначала от волшебного голоса Аресы Франклин, поющей «Today I Sing The Blues», и только потом от тупой пронзительной боли в виске… Ареса стояла перед ним в строгом черном платье, с микрофоном в руках, слегка покачиваясь в такт мелодии. Кравец попытался поднять голову и громко вскрикнул от боли. Правый висок прилип к окровавленному полу. В черной луже засохшей, слипшейся крови остался пучок его волос. Сколько он так пролежал? Жорка огляделся. Все смешалось в его некогда прекрасном доме: шторы, картины, подарки знакомых художников, валялись тут и там на полу рядом с осколками ваз и бутылок, все было перевернуто вверх дном, словно после крестьянского погрома барской усадьбы.
Он, пошатываясь, пошел в ванну. В большом, в рост человека, зеркале, увидел неровную надпись губной помадой, сквозь которую мрачным призраком маячило его отражение. Лицо представляло собой синеватую массу, со щелочками глаз. Кровь была видна на лице, на груди и на ногах… Сосредоточившись, Жора прочитал:
«Quien de nosotros el purulento gay? Who is real faggot and cocksucker?»
Кровь бросилась ему в лицо. Никогда! Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько униженным. Ему хотелось немедленно умереть. Он с ужасом понял причину жуткого, невыносимого жжения в заднепроходном отверстии. Повернувшись, он увидел в зеркале окровавленные ягодицы и, медленно сполз по кафельной стенке на пол, слово чей-то смачный, сопливый плевок. Его вырвало прямо на пол густой зеленой массой…
14.
Кравец не стал заявлять ни о пропаже автомобиля, ни о пропаже полумиллиона евро из сейфа. Безразличие и апатия волной цунами впервые в жизни полностью накрыли его, словно безжизненный, дикий пляж. Он отпросился у Василия Эженовича, и тупо пролежал на диване две недели, изредка включая телевизор, чтобы посмотреть новости. Однажды, рано утром, его разбудил звонок телефона. Жора, не открывая глаз, взял трубку.
— Папка! — услышал он знакомый голос и содрогнулся от гнева и омерзения.
— Не хочешь меня проводить? — спросил Рауль.
— Где распятие? — спросил Георгий.
— У меня твое распятие. Приезжай в аэропорт, я тебе его верну.
— Ты это… Зачем ты это сделал?
— Приезжай. У меня самолет в пять. Если приедешь, может быть, я тебе успею что-то важное сообщить. Приезжай!
Через два часа Кравец был в аэропорту. Он нашел Рауля в баре. Смуглое лицо сына было серьезно и загадочно. Он был в новой куртке, в новом свитере. Он вообще был шикарен, этот Рауль.
— Вот твое распятие, — он протянул Георгию яркий пакет. Жорка присел на круглый стульчик. Они сидели и молча курили, не глядя друг на друга в течение нескольких минут. Весь гнев, который, словно инквизиторский огонь, сжигал Кравеца все эти дни вдруг куда-то испарился.
Еще пару дней назад он мечтал медленно вырезать мошонку и выколоть глаза у своего сына.
— Выпьешь что-нибудь? — спросил Рауль, просто, как если бы они были просто хорошими приятелями, встретившимися, чтобы обсудить поход с чиками в ночной клуб.
— Коньяка, — сказал Жора.
Бармен налил ему порцию. Жора тут же его выпил.
— Я хочу тебя обрадовать, Жорж, — сказал Рауль по-деловому.
— Обрадовать? Меня? Разве может меня после всего что-то обрадовать?
— Хорошо. Не знаю насчет «обрадовать», но успокоить, наверное, может. Знаешь, Жорж, я ведь не твой сын!
— Что? Как? — Жора покрутил головой, — то есть… А кто же ты?
— Твой сын в пошлом году был убит в Каракасе полицейскими в перестрелке.
Так! Концепция полностью изменилась. Жора пытался переварить ее в своем воспаленном, изнуренном кошмаром последних дней мозгу. Он нервно потер виски.
— Подожди. А как ты узнал, что у него есть отец в России? — спросил он, — ты кто?
— Он был моим другом. Мы вместе росли. Я часто бывал у него дома, он у меня. Мы ели из одной тарелки.
— Как его звали?
— Рауль! Я же взял его документы! Мы просто похожи! Вот смотри!
— А зачем ты… Дайте еще двойной коньяк! — у Жорки пересохло в горле от волнения.
— В России хотел побывать, — просто ответил Рауль, по-детски улыбнувшись, — Я так много слышал о вашей великой стране.
— А Изабель?
— Изабель? Ну да. Изабель, Изабель. Красотка Изабель. Она умерла. Я не знаю, нужна тебе вся правда или нет? Правда — это ведь такое говно!
— Да, давай уж. Меня уже ничем не удивишь!
— Ну, смотри! Кстати, можешь не верить, если тебе так удобнее. Она была моей первой женщиной. Она все мне рассказывала о тебе. Как ты подло ее кинул. Сбежал, когда она была уже беременна…
Кравец осушил двойную порцию махом.
— Ты не волнуйся, — посоветовал ему Рауль, — а то сейчас снова напьешься раньше времени.
— А это… сын мой был педик? — Георгий жадно сглотнул вхолостую.
— Какая теперь разница?
— Был или нет?
— Зачем тебе это знать?
— Был или нет? — вспотевшие ладони Георгия непроизвольно сжались в кулаки.
— Может, не надо? Жорж? — Рауль иронично кивнул на кулаки, — Я же тебе говорил, правда не всегда нужна людям.
