Фриман отнял руку от моей щеки, полез в глубокий карман своего пуховика и достал оттуда нож Рианнон.
Клинт! — вскрикнула я, не сумев подавить страх.
Ш-ш, — тихо сказал он, — Все решено.
Он притянул к себе Рианнон, отпустив на секунду руку и обхватив за плечи, чтобы прижать к себе как можно крепче. Одним быстрым движением Клинт приставил лезвие ножа к мягкой точке пониже своего левого уха. Не успела я шевельнуться, как он резанул сверху вниз и рассек шею вместе с двумя главными артериями, которые проходят в том месте очень близко к коже.
Клинт! — завопила я.
Все во мне всколыхнулось, не желая верить тому, что он совершил.
Клинт выронил нож и прижал правую руку к стволу дерева. Голова его поникла, он прислонился лбом к стволу. Кровь била из раны, окутывая Рианнон и его самого алым покрывалом. Рианнон дико всхлипывала, пытаясь вырваться из железной хватки.
Я двинулась к нему, но он пригвоздил меня взглядом и прохрипел:
Не смей. Так должно быть.
Я увидела, как он закрыл глаза, а его аура запульсировала еще сильнее.
Клинт прерывисто втянул в легкие воздух, затем открыл рот и огласил все вокруг оглушительным криком, перелетевшим из одного мира в другой:
Клан-Финтан, приди!
Кора, покрытая мхом, дрогнула под моими обескровленными ладонями. Я видела, как Клинт толкнул ствол. Дерево поглотило часть его левого плеча и вырывающуюся Рианнон. Геркулесовым усилием он сумел повернуть голову и поймать мой взгляд. В лице его не было ни кровинки, если не считать тех, что брызгали из густого красного потока, льющегося из раны. Рука Фримана дрожала, когда он поманил меня.
— Идем, — одними губами, без звука, проговорил он.
Я схватила его похолодевшую руку и позволила утянуть себя в дерево.
Все звуки стихли, время остановилось. Мы словно погрузились под толстый слой воды. Клинт с трудом шел вперед, оставляя за собой кровавый след, и тянул нас обеих. Я не могла дышать, не могла думать. Меня охватила паника.
«Думай о Клан-Финтане!» — Голос Богини был той самой соломинкой.
Я сразу уцепилась за нее и послушалась Эпону.
Я заставила себя не смотреть на Клинта и Рианнон — ужасающее зрелище. Я не обращала внимания на боль в боку и тяжесть, давившую сверху. Я думала о своем супруге, вспоминала запах разгоряченной кожи, его смешливость и то, как он нежностью укрощал свою силу. Я думала о том, что он отец моего ребенка, пока еще не родившегося.
Тогда сквозь густую тьму передо мной начало пробиваться голубое свечение. Но этот сапфировый свет шел не от Клинта, который больше не держал меня за руку и не вел за собой.
Я оглянулась. Клинт обеими руками обнимал Рианнон. Она стояла лицом к нему, и он прижимал ее к себе, словно они были любовниками. На моих глазах Рианнон медленно подняла руки и обхватила его за плечи. Их окружала кровь, но вместо того, чтобы заглушить его ауру, алый цвет слился с пульсирующим сапфировым, создавая новый оттенок — насыщенный темно-фиолетовый. Я сразу кое-что вспомнила. Точно такой цвет спелой сливы окаймлял мою серебристую ауру.
Клинт, должно быть, почувствовал мой взгляд, потому что посмотрел на меня из-под прикрытых век. Губы его задрожали, и я прочитала по ним знакомое ласковое обращение: «Шаннон, девочка моя». Потом его глаза закрылись, он повернул голову и зарылся лицом в пышную шевелюру Рианнон.
Я почувствовала, как тьма вокруг нас начала твердеть, и повернулась туда, где прежде пульсировал голубой свет.
Сквозь густую тьму ко мне протянулась рука. Не раздумывая ни секунды, я вцепилась в нее изо всех сил.
Дерево исторгло меня вместе с потоком жидкости. Я лежала на земле, прерывисто дышала и стонала от боли в боку. Потом начался кашель и дикая рвота. Перед глазами все плыло, в ушах стоял нестерпимый звон. Учащенно билось сердце. Мне казалось, что я одновременно замерзаю и горю огнем.
«Должно быть, это шок», — подумала я отстраненно.
Я ничего не видела, ничего не слышала, только орала от боли, когда сильные руки подхватили меня с земли. Я словно оказалась в знакомой колыбели и неслась в ней сквозь пространство. Голова коснулась теплой кожи, я узнала запах сладкой травы, лошади и мужчины.
«Вот я и дома», — мелькнуло у меня в голове, прежде чем я провалилась в забытье.
7
Вокруг стояла кромешная тьма. Первой мыслью было удивление.
«Мне не больно. Разве меня не пырнули ножом?»
Я не чувствовала этого. Более того, я вообще ничего не чувствовала.
«Должно быть, это кома», — подумала я с той же отстраненностью, с какой раньше диагностировала себе шок.
На короткий миг мне показалось, будто стая птиц устроилась рядом на отдых. Потом опять пришла черная пустота. Мне следовало бы испугаться, но никакого страха не было. Я всегда представляла себе жертву комы как живое сознание, заключенное в душную клетку неработающего тела. Оно постоянно хочет закричать, но не способно наладить связь с внешним миром.
Так вот, я определенно не могла наладить эту самую связь, но почему-то не очень огорчалась. Я обрела своего рода покой, сравнимый с теплой ванной, в которой ты лежишь и отмокаешь во время гриппа, так что все твои хвори отступают. Приятно в ней понежиться какое-то время. Как мы все знаем, на оклахомском диалекте это означает довольно долго.
«Шаннон, девочка моя».
Ласковое обращение потрясло темное одиночество, в котором я устроилась с такими удобствами.
«Что это было?»
Такой вот вопрос неприятно щекотал мое сознание. Слова звучали знакомо и заключали в себе как положительный, так и отрицательный смысл.
«Как трудно сосредоточиться!.. Слишком большие усилия…»
«Шаннон, девочка моя! Ты должна очнуться».
«Клинт!..»
Это имя возникло среди моих разрозненных мыслей. Вместе с ним пришло ощущение силы и покоя, сменившееся невыразимой печалью.
«Клинт мертв».
«Часть каждого из нас живет вечно».
Воспоминания ударили так же больно, как тот жестокий клинок, из-под которого брызнула моя кровь.
«Нет!»
Я отогнала воспоминания, спряталась в уютной темноте.
«Нельзя сдаваться. Ты не можешь допустить, чтобы все это было напрасно».
«Как тяжело. Гораздо проще было дрейфовать во тьме».
«Так что, ты и свою дочь готова убить?»
«С меня хватит! Теперь ты зашел слишком далеко».
От злости я начала видеть сквозь закрытые веки пятнышки света.
Туман, окутавший воспоминания, рассеялся, и мои мысли стали действительно моими.
