Она взглянула на Григория. Сердце падало, падало от
мгновенных воспоминаний… но нет. Это было – и ушло. Не для нее! И не о том надо
думать. Скрепилась, вздохнула глубоко и сказала, сама удивившись тому, как
твердо прозвучал ее голос:
– Спасите моего мужа.
* * *
Воцарилось молчание. Потом Прокопий махнул на Троянду рукой:
чего, мол, городишь?! Васятка проворчал:
– Эка… хватила!
Григорий ничего не сказал, только глянул вприщур, и этот
острый взгляд словно бы лезвием полоснул Троянду. И сказал:
– Согласен.
Прокопий с Васяткой в один голос ахнули. Троянда качнулась –
только сейчас до нее дошло, чего потребовала и на что готов Григорий. Неужто
еще и других намерена она втянуть в ту бездну, куда уже рухнул Гвидо и откуда
она едва-едва сама выбралась?
– Ты в уме? – наконец обрел голос Прокопий. – Смерти ищешь?
Подумал бы раньше, на что замахнулся. Ты тот самый… Дворец дожей видел? Неужто
на приступ пойдешь? Тогда не таись, Гриня, скажи. Один пойдешь или вот еще
Васятку с собой прихватишь?
Григорий вопросительно смотрел на Троянду, и она зачастила –
не думая, не подбирая слов: они как бы сами приходили на язык:
– Его содержат в келье искушений в Мизерикордии. Туда есть
ход из сада… я знаю… я узнала.
– Как же? На базаре, что ль, услыхала? – ехидно усмехнулся
Прокопий.
– Подкупила монастырского сторожа, – огрызнулась Троянда и
зло глянула на Григория: он чего молчит? Согласился, а теперь жалеет? Лучше бы
уж не соглашался…
– Думаешь, это и вправду возможно? – молвил тот, словно
прочитав ее мысли. – Дело, девка, нешуточное.
Троянда задумалась. Отдала ли Цецилия приказ перекрыть ход?
Может быть, да – и тогда вся затея напрасна: пока они будут разбирать завал,
такой шум поднимется. И потом, кто может поручиться, что возле монастыря не
поставлена стража – хотя бы на первое время, пока бедняжка Гвидо еще жив. А
вдруг ход все-таки свободен? Потайную дверь из кельи не открыть. Но снаружи, в
стене хода, есть педаль, которая приводит в движение механизм двери.
Цецилия – рачительная хозяйка, зачем ей создавать себе
лишние хлопоты, замуровывать ход, который, конечно же, еще пригодится? Тем
более что о секретной педали не знает никто, кроме самой аббатисы и Троянды. Но
Троянда – Цецилия в этом убеждена – умерла, убита! Значит, ход свободен и ничто
и никто не помешает им спасти Гвидо…
Но почему – им? Зачем Троянде в этом деле еще кто-то? Вполне
может сама проникнуть в монастырь под покровом ночи – и уйти оттуда вместе с
узником. А вдруг ночью сад стерегут? Вдруг стража что-то заметит? Опять же –
вдруг Гвидо так ослабел, что его придется нести? Hаверняка придется – он же
перенес пытки. Один-два надежных человека ей не помешали бы, конечно. Но больше
просить этих людей она не станет. Ничего, наймет на пристани пару-тройку
лаццарони
[46].
Троянда на миг задумалась: а на какие деньги она это сделает?
Или с ними придется расплатиться иначе?.. Ладно, об этом она подумает, когда дойдет
до дела. А сейчас – прочь отсюда. Хватит с нее растерянных взглядов Васятки,
ехидных – Прокопия и непонятных, загадочных – Григория. В конце концов… в конце
концов, эта ночь…
Мысли были обволакивающе-опасны, и Троянда, отмахнувшись,
бросила:
– Ладно. Забудьте, что я говорила. Обойдусь сама. Прощайте!
– И ринулась к двери, не позволив себе даже взглянуть на Григория, не давая
слабости завладеть собою, как вдруг раздался возглас:
– Погоди-ка! – И она замерла, вконец изумленная: ее окликнул
Прокопий!
Она оглянулась, не веря ушам, но и правда: Прокопий
торопился к ней, бормоча:
– Погоди! Экая ты прыткая! Такие дела с наскоку не решают.
Надо подумать, потолковать…
– Об чем же тут толковать? – удивилась Троянда. – Все
просто: да или нет. Нет так нет!
– Погоди! – сердито сверкнул глазами Прокопий. – Нет-то оно,
конечно, нет… скажи только: ежели твой муженек художник, так, может, знает он
здешнего синьора по имени Пьетро Аретино?
Троянда вытаращила глаза.
Григорий присвистнул:
– Ну, хитер же ты, братка!
– Ищи умного в лавке! – поддакнул Васятка.
Лицо Прокопия от этих слов на миг расцвело безудержной
мальчишеской улыбкой, но тут же приняло свое обычное хитровато-недоверчивое
выражение.
– Так знает или нет?
– А если знает, то что? – в тон ему спросила Троянда,
немного придя в себя от неожиданности.
– Ничего. Просто спрашиваю. За спрос, как известно, денег не
берут! – усмехнулся Прокопий.
– Знать-то знает… – туманно ответила Троянда. – Но, может, и
нет…
– Как это? – не понял Васятка, а Григорий отвернулся,
скрывая смешок.
– Ты, молодка, голову нам не морочь! – рассудительно
проговорил Прокопий с видом почтенного старца, разговаривающего с девчонкой. –
Суть вот в чем. У нас до этого синьора Аретино дело первейшей важности, однако
никак не можем мы найти к нему подхода. Вдобавок дело секретное. И вот ежели, к
примеру, твой муж взялся бы за нас похлопотать перед тем Аретино, мы б его
спасать пошли с охотою. Ну а ежели нет… чего тогда попусту головой рисковать?
– Он знает Аретино! – севшим от волнения голосом быстро
сказала Троянда. – Обещаю, что сведу вас, если вы спасете Гвидо.
– Гвидо? – озадачился Васятка. – А это кто ж таков?
– Кто-кто! Дед Пихто! – рявкнул Григорий, вдруг впав в такую
ярость, что даже руки у него затряслись. – Мужа ее так зовут, неужто не понятно
тебе, дубина стоеросовая?!
И вышел из каюты, шарахнув дверью о косяк.
Глава 19
Промысел небесный
Издавна на колокольне Сан-Марко несла вахту стража,
наблюдавшая за появлением близ берега вражеских судов – или возникновением
пожаров в городе. Еще колокольня служила маяком для кораблей, возвратившихся из
дальнего плавания. Она значилась во всех лоциях как самый приметный ориентир
для судов, приближающихся к Венеции. Днем в лучах солнца ярко сверкал золоченый
ангел, а ночью наверху башни зажигали сигнальный огонь. Горел он и сейчас. И
колокол звонил – тихо и печально.
