Опираясь на теплый локоть Аниски, Машенька медленно шла вдоль забора. Главное – это не упасть. Тогда и платье, и сак запачкаются, да и непослушная нога может неловко подвернуться, после неделю не встанешь. Главное – папенька рассердится, что не уважила его просьбу, не пришла на вечер, в который он будет представлять нового управляющего. Зачем ему дочь-то понадобилась? Аккуратно переставляя ноги, стараясь не скользить по мокрой глине, Машенька закусила от напряжения губу, но мысли текли как-то параллельно с исполняемым физическим усилием.
Понятно еще, брату Пете велел быть. Все надеется из него молодого хозяина сделать? Или отнадеялся уже? Ну не лежит у Пети душа к делам, что ж тут поделать? Была бы Машенька здоровой да парнем, сумела бы отцу достойным помощником стать. А так что? Какая с девицы-хромоножки подмога? А Петя, случись что с отцом, ведь и не спросит ее ни о чем. Ему и в голову не придет…
«Тьфу, тьфу, тьфу!» – мысленно сплюнула Машенька и осторожно, чтобы не потерять равновесия, покосилась за левое плечо. Коли не поминать о батюшкиной болезни, может, и пронесет как-нибудь. Он же еще не старый совсем. Вон ишимский купец Ерофеев, батюшкин компаньон по рыбным поставкам, старше его, а весной женился на молоденькой, говорят осьмнадцати лет. И почему батюшка после смерти матушки не женился? Может, не хотел деткам мачеху приводить? А потом, как подросли? И ведь не спросишь его… А как же Ерофеев-то с юной женой? Он старый для нее, пузатый, нос синий, пупырчатый… Каково ей с ним? Ну так что, зато богатый, уважаемый, член гильдии и для молодой-то жены ничего не пожалеет… Как-нибудь, наверное… слюбятся… Странный порядок, что все девицы должны замуж выходить. Леокардия Власьевна говорит, что в Европе из-за прогресса все не так. А как же там? Поодиночке, что ли, живут? А хозяйство как ведут? И дети откуда берутся? И кто их растит? Да мне-то чего об этом думать! В Европах мне не жить и замуж тоже не идти. Кому нужна хромоножка? Тогда что ж? В монастырь, как тетенька советует?
Разбрызгивая из-под копыт жидкую грязь, показались верховые. Машенька вместе с Аниской шарахнулись к забору, поскользнулись, едва не упали.
– Ай, сестра, чего испугалась? – веселый Петин голос. Каурый Соболь красиво гарцует, понукаемый седоком. – И что я вижу?! Ты не в церковь идешь? Неужто наша мышка-норушка решила в обчество выйти? Где записать такое! Давай подвезу тебя. С ветерком! Полезай сюда, садись, Аниска тебя под зад подпихнет…
– Поди, Петя! – с раздражением на себя и на брата сказала Машенька. – Еще день-деньской, а ты пьян опять. Папе не понравится.
Она старалась не смотреть на другого верхового, но взгляд невольно косил туда. Николаша Полушкин был хорош на своем невысоком чалом коньке. Тонкая улыбка кривила хорошо прорисованный рот. Новый костюм цвета сарептской горчицы удивительно шел к его глазам. Машенька невольно представила себя при взгляде сверху, с лошади. Замотанная в цветастый платок девица, забрызганный грязью подол, едва ковыляет, цепляясь за руку горничной… Стыд какой! Зачем только она пошла в это собрание! Надо было как-нибудь батюшке объяснить, отказаться…
– Позвольте, Марья Ивановна, предложить вам мои услуги. – Словно угадав ее мысли, Николаша осадил коня и спрыгнул прямо в утробно чавкнувшую грязь. – Я, в отличие от вашего достойного братца, на ногах держусь покамест крепко и в дальнейшем питейных планов не имею…
– А что мне папенька! – Пьяный Петя осознал наконец предыдущую Машенькину реплику. – Я что ему, мальчик, чтоб мне за каждый шаг отчитываться?! Я буду делать, что я сам хочу! Понимаешь, Машка, я сам! Хочу и пью!
– Хоть бы ты когда чего другого захотел, – сквозь зубы пробормотала Машенька.
Стоять в грязи перед лощеным Николашей, цепляясь за локоть глупо хихикающей Аниски, становилось вовсе нестерпимым. Сама вежливость и предупредительность его казались сейчас изощренным издевательством. Неужто позабыл, что они с детства на «ты»? И вовсе не помнит, как пыталась маленькая хромоножка услужить красивому братниному дружку, предлагала дорогие игрушки, малину из лукошка, просилась поиграть, просто посидеть с ними. И как гнали ее, смеялись над ней… А теперь вот «Марья Ивановна»… Как же поступить? Может, принять все же приглашение Николаши?
Машенька представила себе, как неуклюже карабкается на лошадь, одновременно путаясь в шали, юбке и саке. Николаша пытается пропихнуть ее наверх, Аниска держит ноги, Петя пьяненько хихикает сбоку, а из-за заборов глядят егорьевские обыватели и тихо радуются извечной радостью мелких людишек: вот, мол, сам-то Гордеев в силе великой, а дети-то у него… Девушка до боли закусила губу, ощутив соленый кровяной привкус на языке.
– Машенька! Машенька! А вот вы где! А я вас нашел! – Неловко, но как-то удивительно уверенно шагая по скользкой глине, к группе приближался веснушчатый долговязый Вася, младший брат Николаши. – Меня Иван Парфенович с батюшкой за вами послали, – улыбаясь во весь лягушачий, щербатый рот, объяснил он. – Чегой-то, говорят, Марья Ивановна запропастилась. Сбегай, говорят, Васька, у тебя ноги длинные. Вот я и… Вы тут чего это? Никак увязли?
– Шел бы ты назад, Васька, а! – недовольно поморщился Николаша. – Небось без тебя доставим Марью Ивановну в лучшем виде.
– Не-а. – Орясина Вася, не переставая улыбаться, упрямо помотал кудлатой головой и шагнул вплотную к Машеньке, нависнув над ней, как диковинный рыжий шлагбаум. – Мне велено, я и справлю. А вы с Петей только разговоры разговаривать, а дело – тпр-ру! Я сам! Хватайтесь-ка за шею, Марья Ивановна! – С этими словами он легко подхватил Машеньку на руки.
С подола прямо на Васины сапоги закапала грязная вода. Аниска взвизгнула, не то от страха за хозяйку, не то от восторга.
– Вот идиот! – в сердцах пробормотал Николай. – Вечно явится не вовремя и все испортит…
– Брось, друг Николаша! – пьяно усмехнулся Петя. – Чего тебе Машка! Поскачем вдвоем! А они – пусть. Гляди, твой братец да моя сестричка – хороша парочка юродов! Верно, а?
Николай, ничего не ответив приятелю, махнул рукой.
– Вася! – прошептала Машенька, едва успокоив зашедшееся от неожиданности сердце. – Зачем вы? Вам же тяжело станет!
– А вот и нет! – весело рассмеялся Вася. – У нас прошлый месяц телушка годовалая в логу ногу сломала, так я ее три версты на хребтине нес. И не запыхался даже. А вы – что? Да и нести два шага всего…
– По сравнению с телушкой – конечно, – улыбнулась Машенька. – Ничего не стоит. Такому мужику-силачу…
– Да, уж силы-то мне Господь дал. И росту. Я ведь все расту, смешно, правда? Девятнадцатый год, а вот опять штаны коротки стали. Матушка ругается, а батюшка смеется: мы тебя, Васятка, телеграфным столбом по почтовому ведомству устроим… Зато ума не досталося, – вздохнул Вася. – Но ведь не бывает же, чтоб все сразу…
– Кто это вам, Вася, про ум сказал? – искренне возмутилась Машенька. Парень гляделся наивным и добродушным, но вовсе не дурачком.
– Как – кто? Матушка, братец… Да все говорят! Батюшке докука: Николаша мог бы к делу, да не хочет. А я, значит, дурак…
