Я выслушала предложение и отказалась. Каким надо быть идиотом, чтобы бесплатно метаться по Уфе, как заяц во хмелю, и два раза взлетать и садиться на отечественном самолете…
Мне позвонил руководитель этой поездки, главный бабуин. Я его глубоко уважала и не смогла сказать нет. Я подумала: всего один день. От меня не убудет.
Я приехала в аэропорт и увидела в центре зала группу писателей. И обомлела. Старые люди в старых одеждах. Хлам. Седые головы, желтые лица, дубленки на искусственном меху, плащи из клеенки. При этом состав – звездный: философы, критики, живые классики. Во что превратило их время… Посреди зала стоял табунок холстомеров, откинутых за пределы игрового поля. Мне стало стыдно за свою шубу. Выделяться – нескромно и даже отвратительно. Но куда денешься? Не уходить же обратно.
Самолет взлетел и тут же разгерметизировался. Летающий гроб. Пришлось вернуться обратно в этот же аэропорт.
– Сели, – с облегчением сказала я Генриху Боровику.
– Сели, – согласился он. – Только где?
Он был уверен, что мы уже разбились и сели на том свете.
Я не сдавала багаж и тихо, по-английски покинула делегацию. Вышла на улицу. Обернувшись, я увидела через стеклянную дверь, как вся делегация поднимается по лестнице в зал ожидания. Будут ждать, когда починят самолет.
Что их гонит? За чем они устремляются за тридевять земель на скомпрометированном самолете? Потом поняла: за собой. Они хотят прокричать свои ценности, которые они накопили за жизнь. Они хотят быть не в ауте, а в центре поля, играть свою игру. Совсем недавно им внимала вся страна, а сейчас это никому не интересно. Они замкнулись в своем самолюбии, но им необходимо крикнуть: «Я царь еще!» И за этим они летят в Уфу. И не жаль им здоровья, не надо денег. Святые люди.
Еще в самолете я обратила внимание на политика из Дагестана. Он сидел в кресле и готовился к докладу. Когда стало известно, что самолет технически неисправен, он не поднял головы от блокнота, продолжал накидывать тезисы. Особое кавказское достоинство: не обнаружить страха перед смертельной опасностью. Разобьемся – значит, такова воля Аллаха. Не попрешь ведь против Всевышнего.
Даже в период смуты такие люди не теряют своей человеческой сущности. Им – спокойно. И с ними – спокойно.
Я возвращалась на такси домой. За окном мела поземка. Декабрь. Я жадно всматривалась в то, что за окном. У меня было чувство, будто я спаслась, выскочила из горящего дома и живу дальше.
Когда я вернулась, мне открыла домработница. Она меня не ждала. У нее были свои планы на мое отсутствие. Я явилась как с неба в прямом и переносном смысле. У домработницы покривилась морда. Голые сиськи висели до пупа. Собралась мыться.
Я для нее – нефтяная скважина, которую хорошо бы выкачать до дна. Ее интересует только прибыль, как и западных издателей, а я сама как таковая не нужна ей тыщу лет, и, если бы я грохнулась с самолетом, она собрала бы свои шмотки, прихватила мои и пошла искать следующую нефтяную скважину.
А что бы я хотела? Преданности и любви за свои деньги. Но любовь за деньги не бывает. Любовь – только за любовь. И преданность – только за преданность.
Ланочка осталась одна.
Сын уехал в Германию, пытался там пристроиться. Миша – на Ваганьковском кладбище, недалеко от братьев Квантришвили. Ланочка – у себя в квартире, без копейки. У нее поразительная способность: не меняться, ни внешне, ни внутренне. Она такая же стройная, улыбчивая, доброжелательная. Так же не расстается с Мишей, устраивает его выставки.
Картины не продаются. Выставки не дают никакого дохода. Наоборот, надо заплатить за аренду помещений, за то, чтобы привезти картины и развесить. Ланочка тратит последние сбережения, но она знает, что Мише это НАДО. Она все делает для Миши.
Организаторы выставок идут ей навстречу. Они чувствуют и понимают, что Ланочка – ангел, и тянутся на ангельский свет. Этого так не хватает в сегодняшнем обществе, насквозь циничном, где все имеет свою цену.
Однако надо зарабатывать. Ланочка изучала в университете физику и математику и может преподавать. Она набирает учеников и бегает по частным урокам. Готовит школьников к поступлению в вуз.
Ученики – самые разные. Есть способные, средние и нулевые. Мальчик с редким именем Тихон весь урок смотрит в окно, думает о своем. Ему неинтересно. Ланочка изо всех сил пытается переключить его внимание на себя, но тщетно. Он необучаем. Лана идет к родителям Тихона и объясняет, что мальчика надо не учить, а лечить. Родители не удивляются и не пугаются. Они и сами знают проблемы своего сына. Просто решили попробовать: а вдруг получится… Не получилось.
Все без исключения ученики Ланочки поступают в вузы. Ланочка имеет высокий рейтинг, как сейчас говорят. Она завалена учениками. Спрос превышает возможности.
Ланочка отказывается от посредственных, оставляет только одаренных.
Работа становится интересной. Эти молодые, новые люди – готовые личности. Они чисты, наивны, красивы.
Какие дети – такое будущее… Послевоенные дети были другие, более зажатые, что ли, зашоренные, задуренные обществом. «Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полет…» А сейчас компьютер – искусственный разум. Интернет – всемирная паутина. Всего два поколения, а люди как с другой планеты. Уму непостижимо…
Однажды Ланочка возвращалась с последнего урока, уставшая как собака. Во дворе своего дома споткнулась на ровном месте и грохнулась с высоты своего роста. Успела подставить руку. Рука хрустнула и исчезла. Ланочка ее не чувствовала. Поняла, что сломала.
Она валялась на земле, пыталась подняться. Не получалось. Она перестала пытаться, просто повернулась на спину, лицом вверх и зарыдала. Над ней стояла луна – огромная, круглая, яркая. Полнолуние. В такие ночи просыпаются вампиры и отправляются на охоту.
Ланочка понимала: никто не придет и не поможет. Если только вампир: подойдет и прокусит горло. Миши больше нет, а без Миши ничего не надо. И жить неинтересно и не хочется.
Ланочка лежала час, может, полтора. Двор был пуст. Никто не подошел. Все сидели по домам. Мобильный телефон валялся где-то дома разряженный. Связь с миром отсутствует. Однако не лежать же тут вечность. Она встала кое-как и пошла домой, держа руку под углом, прижав к груди.
Наша бывшая соседка Людка не исчезла с горизонта. Она звонила мне, а чаще Ланочке. Людка, как и все, нуждалась в деньгах и продавала свои фамильные драгоценности. У нее были серьги Натали Гончаровой, жены Пушкина. Так это или нет – проверить невозможно, но в их стоимость Людка включила тот факт, что серьги когда-то качались в ушах красавицы Натали. Серьги были похожи на маленькие арфы и отвлекали от лица.
Я, естественно, их не купила. У меня и уши не проколоты. Ланочка тоже не могла себе позволить бриллианты величиной с фасоль.
Людка тщетно искала покупателей. Богатых еще надо поискать, а за бесценок отдавать обидно.
