Мне совершенно не хочется спать, поэтому, пересев на соседнюю кровать, снимаю сапоги, развешиваю портянки для просушки вокруг голенища, поудобнее усаживаюсь, подсунув под поясницу тощую казенную подушку, и завариваю себе еще кружечку чая. Кипяточек уже совсем остыл, заварка долго плавает по поверхности воды, но я никуда не тороплюсь, терпеливо жду, шевеля пальцами босых ног, и скрученные чайные листочки все-таки сдаются – постепенно идут на дно. Последнюю конфету долго гоняю во рту, рассасывая как карамельку, – с непривычки она кажется необыкновенно, просто сказочно вкусной.
Но до конца насладиться нежданной эйфорией я не успел – в дверь постучали. Вернее, не постучали, а как-то… поскребли. Я как был босиком соскочил с койки и прошлепал к входу в «спальню». В коридоре стояла молодая, но очень пухлая, если не сказать, откровенно толстая девушка, в сером рабочем халатике и белой косынке.
– Меня Фома Лукич прислал. Сказал, вам помощь нужна, – произнесла девушка и так густо покраснела, что я даже немного испугался: такой прилив крови к голове при ее полноте – верный путь к апоплексическому удару.
– Смотря какая помощь, – осторожно ответил я. Крайне сомнительно, что комендант штаба советской воинской части пришлет комсомольцам девушку для… гм… телесных утех, но… хрен его знает, какую помощь тут принято оказывать юным героям!
– Так зашить вам надо, – толстушка показала пальцем на прорехи на моем бедре.
– А, ты вон чего! – с облегчением выдохнул я и начал снимать штаны.
Только секунд через пять, услышав какой-то полустон-полувсхлип, я сообразил – не нужно было этого делать. В смысле, снимать нужно, но не при девушке. Она при виде моих кальсон (подарок доброй Гавриловны) резко сменила цвет лица с красного на белый и чуть не хлопнулась в обморок от перепада кровяного давления. Впрочем, стыдливо прикрываться ладошками я не стал. Спокойно закончил процедуру раздевания и вручил девушке штаны и гимнастерку.
– Когда будет готово? – строго спросил я.
– К утру! – пискнула толстушка.
– Чего так долго? – удивился я. – Тут всей работы минут на двадцать!
– А постирать? А погладить? – Девушка искренне удивилась незнанию таких элементарных вещей.
– Ну, если так, – киваю покладисто. – Только чтобы ровно в шесть утра была здесь! А то вдруг завтра в бой, а я… в исподнем.
– Конечно! – обрадованно согласилась толстушка, резко повернулась, чуть не зацепив меня своей широкой… кормой, и быстро удалилась вдаль по коридору.
А я прикрыл дверь и снова с удобством устроился на койке, закинув босые ноги на невысокую кроватную спинку. Пришла ленивая мысль, что неплохо бы закурить. Но как пришла, так и ушла – за эти несколько дней в чужом теле и чужом времени я, дымивший, как паровоз, по две-три пачки в сутки, совершенно забыл о сигаретах. И выпить не тянуло – а ведь там, в далеком-предалеком будущем, порой и заснуть не мог без соточки коньяку. Оправдывался перед собой, что снимаю стресс от постоянной нервотрепки на работе и так… по жизни. Здесь тоже хватало стрессовых ситуаций, но молодой организм успешно справлялся с нагрузкой без допинга. И не только с нервами – после таких тяжелых контузий я бы «там» пластом пару месяцев лежал, а нынче спокойно хожу, хоть и с посторонней помощью, и временами даже бегаю, словно молодой лось в сезон гона.
Внезапно один из наших соседей резко сел на койке, покрутил головой и уставился на меня мутными глазами. Немолодой мужчина в военной форме, на черных петлицах – невиданный мною доселе ромбик. Черт бы побрал эту геометрию! К «кубарям», «шпалам» и «треугольничкам» я уже привык, научился по ним определять звание. А вот что означает «ромбик»? Да еще в сочетании с большими красными звездами на рукавах гимнастерки
[34]
.
– Сейчас вечер или ночь? – хриплым со сна голосом поинтересовался военный.
– Поздний вечер, – ответил я. – Часов одиннадцать.
Мужик снова покрутил головой, с натугой встал, прошелся по «спальне», мельком глянув на своего соседа в «гражданке» и Мишку, подошел ко мне и спросил:
– Курево есть?
– Нет! – Я сел на койке. – Не курю!
– А выпить? – продолжил опрос «по списку» военный.
– Только вода, – я приподнял с пола чайник. – Закуски тоже не осталось.
– Это что же, в армию начали пионеров брать? – Похоже, что мужик только сейчас рассмотрел, с кем разговаривает.
– Да мы… пока не в армии. – Я пожал плечами: – Комсомольцы-добровольцы…
– Как зовут? – строго сдвинув брови, спросил военный.
– Игорь Глейман! – Я встал и вытянулся по стойке «смирно», хоть эта поза выглядела в белье смешно.
– Глейман… – Мужик почесал заросший щетиной подбородок. – Ты не родственник майора Петра Глеймана?
– Сын! – расправив плечи, ответил я. – Только он подполковник уже.
– Ага, ага… – кивнул военный, явно думая о чем-то своем. – Знал я твоего батьку… – Через несколько секунд, словно очнувшись, он протянул мне руку: – Бригадный комиссар Жиленков. Георгий Николаевич.
Мы обменялись рукопожатием. Комиссар, казалось, сразу потерял ко мне всякий интерес – вернулся к своей койке, но ложиться не стал. Задумчиво постояв минуту, надел ремень с кобурой и портупеей, пригладил рукой волосы, подхватил фуражку и решительно вышел из комнаты, что-то бурча под нос. А я опять прилег, мучительно пытаясь вспомнить, откуда мне известна фамилия нового знакомого. Причем слышал я ее довольно давно – лет двадцать назад по «внутренним часам» и в каком-то малоприятном контексте. В сочетании с одиозной фамилией… Власова! Точно! В девяностые годы, когда стало модно печатать в разных желтых листках статьи, разоблачающие преступления «кровавого сталинского режима», мне попалась газетенка, где пытались реабилитировать «генералов-предателей», активно сотрудничавших с немцами, – и именно там я видел упоминание об одном из создателей Русской освободительной армии, той самой пресловутой РОА, Георгии Жиленкове
[35]
.
Вот, блин, и что мне делать? Пойти стукнуть на него «куда надо»? Так он ПОКА ничего предосудительного не совершил, наверняка уважаемый человек – цельный бригадный комиссар. Придушить втихаря, когда вернется? Фи, Игорь, это не наш метод! А ведь его будущий подельник тоже где-то поблизости «геройствует». С ним-то как поступить? Проблема…
