Потом он увидел Миру, увидел, как она идет через широкий, засыпанный гравием двор. Он бросил все и поспешил ей навстречу.
— Что ты себе думаешь — расхаживаешь одна? — накинулся он на нее.
— То же самое я могу спросить у тебя, но поскольку ответ мне известен, то я лучше промолчу. Меня Айона с Бойлом подвезли, они отправились в Конг выпить пива и поужинать, так что одна я ни минуты не была — как и в данный момент.
Мира огляделась по сторонам.
— Что-то ты припозднился, а, Коннор? Где народ?
— Мы закончили последнюю прогулку с клиентами, и я всех отослал. Брайану надо заниматься на своих интернет-курсах, а у Кайры свидание. Остальным тоже лишний час свободного времени не помешает, я так рассудил.
— А тебе захотелось какое-то время провести наедине со своими друзьями, — закончила она, махнув на птиц.
— И это тоже. Слушай, я тут уборку затеял, надо закончить.
— Я войду с тобой, если ты не против, а потом ты подвезешь меня домой.
Он кивнул в знак согласия. При виде гостьи птицы слегка разволновались, оглядывая ее с головы до ног.
— В последние месяцы я у вас редко появлялась, — заметила Мира. — Молодые меня вообще не знают. Или знают, но плохо.
— Ничего, узнают. — Коннор вернулся к уборке. — Как у тебя день прошел?
— Все по плану. Водила две группы. — Он быстро взглянул, но Мира наклонила голову набок и достала из-под шарфа бусы. — И еще Айона заставила меня взять Аластара — и вплела ему в гриву новые обереги. Я ничего не видела, кроме леса и тропы. Коннор, тебе не о чем тревожиться, я больше не допущу такой беспечности. И ради собственной безопасности, и потому, что я совсем не хочу, чтобы ты или ребята опять проходили через тот ужас, в который я вас уже один раз втянула.
Она помолчала.
— Мне работа и лошади необходимы — так же, как тебе необходима твоя работа и твои птицы.
— Ты права. Надеюсь, он тебя чуял. И понял, что ты сильная и смелая, вопреки всем его проискам.
Коннор начал заполнять лохань водой, слушая журчание струи.
— Думаешь, я не знаю, что ты злишься? — тихо проговорила Мира. — Я знаю. Я и сама злюсь. Я хотела его прикончить, всегда хотела, потому что это надо сделать, для вас с Брэнной и для Фина. Но теперь я не только жажду его смерти, я хочу сперва причинить ему боль и унижение, заставить его страдать — и чтобы я об этом знала. Брэнне я ничего не говорю, потому что она меня ни за что не одобрит. Для нее это только борьба добра со злом, света с тьмой. Вопрос крови, вопрос права по рождению. И я понимаю, что так и должно быть, но я хочу, чтобы ему было больно!
Продолжая сидеть на корточках, Коннор поднял на нее глаза.
— Я бы доставил тебе это удовольствие, и даже больше. Ты бы увидела его агонию.
— Но мы не можем. — Присев рядом с ним, Мира легонько тронула его за рукав. — Потому что это право принадлежит Брэнне. И потому что это сделало бы тебя другим человеком. Жить одной жаждой мести? Стремиться причинить ему страдания, чтобы он поплатился за то, что сделал мне? Ты бы стал другим человеком, Коннор. Меня это вряд ли бы изменило, но это уже мой дефект.
— Это никакой не дефект.
— Я так устроена, так что придется нам всем с этим смириться. Но ты — это свет, и тому есть причины. Покончить с ним необходимо! Но это должно быть сделано так, как следует. И если будет боль, то лишь потому, что так должно быть, а не потому, что ты этого захотел.
— Вижу, ты много размышляла.
Коннор отмерил химикаты, затем, как обычно, перемешал воду, всего лишь подержав над ней руки, добавил того самого света, о котором только что говорила Мира, для здоровья и благополучия его птиц.
— Господи, еще бы! И даже слишком. И, думая над этим так упорно, я поняла, что тебе необходимо знать, что я чувствую то же, что и ты. Но я не этого от тебя хочу, для себя я хочу другого. Я хочу, чтобы мы шестеро остались собой. Я хочу, чтобы правда была на нашей стороне. И чтобы, когда с ним будет покончено и дело сделано, мы знали, что были правы. Я хочу, чтобы над нами не висели никакие тени, и над тобой в первую очередь. Вот что для меня будет полноценной местью.
— Мира, я тебя люблю. И мне нравится, что ты все поняла, что ты сама к этому пришла и сказала мне. Я был сам не свой. Никогда со мной такого не случалось.
— Не надо. Ты только знай, что я говорю от чистого сердца. Я хочу, чтобы правда была на нашей стороне.
— Так и будет.
Удовлетворенная, Мира с облегчением кивнула.
— И пора нам это все опять обсудить. Я знаю, в последние дни вы совсем не собирались.
— Ты была не в состоянии что-либо обсуждать.
— Зато теперь я более чем готова. — Мира подтянулась, демонстрируя бицепсы. Коннор улыбнулся. — Так что надо нам вшестером опять собраться.
— Сегодня?
— Сегодня, завтра… Посмотрим, что ребята скажут.
— Тогда я заканчиваю. — Он с улыбкой посмотрел на нее.
Одним женщинам нужен шоколад и цветы, подумал он.
А Мире?
— Вытяни руки.
— Что? Зачем это?
— Затем, что я тебя прошу. Вытяни руки в стороны.
Мира закатила глаза, но сделала, как он просил. Коннор протянул ладони к птицам, самым молодым, и мысленно послал приказ.
По мановению его рук они взлетели, негромко прошуршали крыльями и закружили над Мирой. Она засмеялась.
— Сиди смирно и не тревожься: и куртка, и ты сама будете в целости и сохранности, я все учел.
— Что… Ух ты!
Молодые ястребы легко и грациозно опустились ей на руки.
— Мы их тут хорошо дрессируем, хоть данное упражнение учебным планом и не предусмотрено. Но они как будто не возражают. Зато теперь, Мира, они тебя будут знать. Теперь вы, считай, знакомы.
— Какие они красивые! Очень красивые. Когда смотришь в их глаза, кажется, что они понимают больше нашего. Куда больше нашего.
Она опять засмеялась, и от звука этого смеха иссушающая жажда, терзавшая его все эти дни, наконец отступила.
19
Они сидели в гостиной и пили чай, для желающих — с каплей виски. Брэнна выставила блюдо с имбирным печеньем и решила, что на этом ее хлопоты на сегодня исчерпаны.
— Когда начинаем? — спросила она. — Против Сауина пока возражений нет?
— Это значит, что у нас в запасе две недели, — заметил Бойл. — И, насколько я понимаю, это время нам следует использовать с толком. Но…
— Но! — Фин решил выпить чистого виски и налил себе на два пальца, не разбавляя. — Он только что атаковал нас. Мы оказались к этому не готовы, теперь это совершенно очевидно.
