Но приблизиться к пульту Савельев не успел: внезапно из покрытых наледью колонок сквозь треск помех послышался чей-то неразборчивый голос.
— Это кто? — в гробовой тишине вдруг четко и с хрипотцой поинтересовались динамики.
— Как кто? — Батон удивленно переглянулся с Савельевым. — Это я, Батон. Треска, ты, что ли? Где ты исправную рацию раздобыл, а? Вторую радиорубку нашли?
— Это не треска, — чуть поколебавшись, не согласились по связи. — Меня зовут Пошта.
— Какая еще «почта»? — нахмурился Батон и пригрозил: — Слышь, поваренок, хватит эфир засорять! Руки пообрываю, тесто пятками будешь месить! Палуба какая у вас…
— Еще раз повторяю, я не Треска, — терпеливо повторили динамики, и Савельев вздрогнул. — Я Пошта. Пошта из клана Листонош
[14]
.
— Какого клана? — вконец растерялся Батон. Да и голос собеседника на том конце действительно был другим. — Так это не с «Поликарпова»?!
Опирающийся о панель охотник почувствовал, как от догадки на холке шевелятся волоски и, немея, начинают подгибаться ноги. Вот тебе и двадцать лет во льду простоял. Ай да «Поликарпов»! Ай да сукин сын!
Голос! Живого человека! Откуда-то ИЗВНЕ! Нужно срочно отрегулировать! Попробовать записать! Батон лихорадочно завозился с кнопками возле микрофона, силясь разобрать, что к чему.
— Ох ты растудыть твою, не сдохла, сволочь!.. Вот так известия. Живой?! — вопросы стремительно слетали с языка охотника один за другим. — Кто? Ты откуда вообще, братуха?
— Сейчас нахожусь в Балаклаве, — на этот раз ответ послышался практически сразу. — Это на острове Крым.
Крым?! Вот это новости! Где-то за пределами мертвого ледяного материка тоже есть выжившие!
Невероятно! Непостижимо!
Лицо застывшего Савельева от осознания происходящего стало белее снега. Склонившийся над пультом Батон не заметил, как на лоб из-под шапки заструился пот.
— Крым?! — потрясенно заревел Батон и придвинулся к микрофону так, словно хотел откусить от него кусок. — Вот уж услыша лись так услышались, нечего сказать. Весточка с того света прям. Был я в Крыму пару раз. Первый раз в Севастополе, в «учебке», а во второй раз в отпуск с женой приезжал, — он посмотрел на жадно ловившего каждое его слово Савельева, застывшего, словно изваяние. — Димка еще совсем карапузом был. Ласточкино Гнездо, Ялта, трамвай, солнышко припекает, ласково так… хорошо! Подожди, почему ты сказал — остров? Он же всегда полуостровом был!
— Был когда-то, да сплыл, — в голосе далекого собеседника послышались ироничные нотки, и Батон, к собственному удивлению, не выдержал, рассмеялся, хоть этот звук и был неуместен в этом странном, пустующем плавучем склепе. То ли от самой собой получившейся шутки, то ли от дурацких, подорванных алкоголем нервов. То ли от нахлынувших солнечных воспоминаний.
Батон почувствовал, как где-то внутри, под курткой, становится нестерпимо горячо. Нет! Это было от счастья!
От потрясающего, удивительного чувства — слышать голос не известных и близких тебе людей, а кого-то чужого! Подобного тебе существа, выжившего на другом краю света и говорящего с тобой здесь и сейчас!
Батон, у которого дрожали пальцы и кружилась голова, повернулся к Савельеву, на каменном лице которого замерла зачарованная улыбка.
На планете… НА РАЗРУШЕННОЙ ПЛАНЕТЕ. ЕСТЬ. КТО- ТО. ЕЩЕ!
— Батон! Тебя ведь так зовут? А ты где находишься? В Грузии?1
— Вот честное слово, я бы с радостью… Да только вместо гор и «Хванчкары» у нас тут айсберги с пингвинами, — невесело усмехнулся охотник. — Вообще-то меня Михаилом Александровичем Зеленским зовут. Мы с ребятами застряли во льдах на Южном Полюсе. В районе полярной станции «Новолазаревская».
— На Южном Полюсе! — восхищенно откликнулись динамики голосом Пошты. — Как же вам удалось там выжить?
— Да мы сами-то не местные, из Пионерска на атомоходе «Иван Грозный» пришли, — начал объяснять Батон, но тут в эфир поползли помехи. — Вирус тут нашли, который мог помочь Землю от радиоактивной гадости спасти. Да не вышло ничего. Лодке требуется ремонт… Эй! Слышишь меня!..
Быстро подошедший Савельев с тревогой следил, как Батон, матерясь сквозь зубы, бешено давит на все кнопки подряд.
— Связь накрывается, чтоб ее! — рявкнул он. — Пошта, прием! База немецкая во льдах со Второй мировой сохранилась, сейчас ищем подходящие средства для восстановления лодки, наши координаты…
В динамиках что-то последний раз щелкнуло, прошипело, и в радиорубке снова наступила мертвая тягучая тишина.
— Черт! Черт! Чтоб тебя! Работай!
Батон со всей силы треснул кулаком по краю приборной панели.
— Не хер тогда вообще было включаться, сволочь! Слышишь меня?! — Охотник оперся кулаками о стол и низко опустил голову, пытаясь прийти в себя, не в силах окончательно усвоить только что услышанное.
— Крым — остров, — то ли спрашивая, то ли утверждая, смотря куда-то мимо Батона, пробормотал Савельев. — Значит…
— Да. Еще выжившие, — хрипло отозвался из-под капюшона Батон.
Батоно — уважаемый, господин (грузинок.).
— Наши не поверят, — с трудом проглотив едкий ком в горле, едва слышно прошептал метеоролог и, облизнув губы, перевел взгляд на охотника.
Батон и сам еще не до конца поверил в произошедшее.
Выжившие. Глядя на замолчавшую технику, он медленно, словно не своей рукой, откинул на плечи капюшон, стянул с головы шапку и, зажмурившись, пятерней стер с небритых щек выступившую испарину.
Они были не одиноки!
Благодаря добытым на «Новолазаревской» документам американцы достаточно быстро отыскали технические отсеки на одной из нижних палуб. Пока сидевший на корточках Мичиган деловито сопел, умело управляясь с генераторами, Макмиллан настороженно нацеливал фонарик в неосвещенные участки отсека.
— Как, сможешь починить? — мусоля палочку в зубах, снова спросил он. — Не готово еще?
Шумно выдохнув, Мич закатил глаза и уронил на колени руки, полные инструментов и проводов.
— Мак, если ты меня спросишь об этом еще раз сто, быстрее двигаться я не стану. Что ты суетишься, словно с девкой в толчке кантри-бара? Не видишь — я и так делаю, что могу. Или думаешь, что мне самому здесь чертовски жарко? Тут двадцать лет все в снегу пролежало, так что нужно немного попотеть, извини уж, брат.
— Потей сколько влезет, — разрешил техасец. — Но только мастери побыстрее, о’кей? — Сделав на стене пометку ярко-зеленым грифелем, Рэнди хмыкнул и, подумав, добавил короткое ругательное слово на английском.
— Хватит валять дурака, — не переставая работать, одернул приятеля темнокожий гигант. — Лучше иди посвети-ка вот сюда.
