Илар мучительно медленно и трудно пошевелился на кровати, спустил ноги, уцепился за спинку лежбища и, перебирая непослушными руками, принял вертикальное положение. Тут же комната пошла кругом, завертелась, закружилась, и… музыканта стошнило. А затем он потерял равновесие и со всего размаху врезался в пол, вставший горбом.
«Оживший» пол врезал в лоб так, что из глаз посыпались искры. Илар выругался и, отплевываясь, пополз к ванне, стоявшей посреди комнаты. Он всегда заранее просил поставить в комнате ванну, чтобы помыться после концерта, – «дурные привычки» домашнего мальчика. И сейчас она была тут, поблескивала в темноте начищенными медными боками.
Илар, шатаясь, подошел, уцепился за край обеими руками, постоял, держа равновесие, потом осторожно освободил одну руку и сунул ее в ванну, щупая воду. Вода уже остыла и была чуть теплее человеческого тела. Илар подумал и начал сбрасывать одежду прямо на пол, потом перегнулся через край ванны и плюхнулся, подняв фонтан брызг. Сразу захлебнулся, глотнув воды, вынырнул и лег, опершись затылком о край ванны и высунув из воды лицо. Около минуты лежал, моргая, глядя в темный потолок. Фонарь не горел, и комнату освещала только луна, выглядывавшая из-за неплотно прикрытой занавеси. Вернее, не освещала, а выхватывала бледными лучами кусок стены, оклеенной выцветшими обоями, сохранившими следы какого-то рисунка, теперь больше похожего на вязь букв неведомой письменности.
Илар лежал в ванне минут десять, но комната все кружилась, кружилась, кружилась… Наконец, в его голову пришла замечательная мысль: он колдун или не колдун? В конце-то концов! А что, если покататься по комнате, сидя в ванне? А что такого? Одушевить ее, а потом подчинить, и… вот и развлечение! А что, не имеет права? Он колдун! А еще – музыкант, бродячий музыкант, и желает развлекаться! Великий музыкант, желающий разнообразить свою личную жизнь! Мысль показалась такой яркой, такой замечательной и великолепной, что Илар рассмеялся от полноты чувств и хлопнул по остывшей воде рукой – эх и здорово он придумал!
Туман в голове не помешал выпустить два заклинания так быстро, что ванна не успела взбрыкнуть и выкинуть наездника из своих недр. Она запрыгала на месте, расплескивая воду, Илар же вцепился в борта живого сосуда и, радостно смеясь, приказал:
– Ну-ка, кастрюля ты медная, побегай по кругу! Давай, давай! Ийо-хо-хо-о-о! Поехали, поехали!
Ванна носилась по комнате, пьяный Илар находил, что это невероятно весело, и радостно смеялся, время от времени ныряя под воду и снова выныривая на поверхность, отплевываясь, кашляя и снова веселясь.
Наконец развлечение надоело, и он приказал ванне встать в угол. Выбрался из нее уже посвежевшим, слегка протрезвевшим и сильно озадаченным: что это было-то? С какого хрена он вдруг занялся колдовством, да еще в пьяном виде?
Вытерся полотенцем, надел свежее белье, потом подошел к столу, где стоял фонарь, обнаружил, что в том еле-еле, незаметно бьется пламя, открутил фитиль подлиннее, добившись, чтобы светил, но не сильно коптил, и уже собрался сесть на кровать, когда вдруг услышал тонкий дрожащий голос откуда-то из-под стола:
– Господин музыкант, а что это было?
Илар вздрогнул, вскочил с кровати, едва не наступив в неприятно пахнущую липкую лужу, и, наклонившись, заглянул под стол. Там сидел мальчишка лет десяти-одиннадцати, тот самый, что собирал Илару деньги с пола в трактире. Он был перепуган до смерти, губы дрожали, а глаза вытаращились так, словно малец увидел дракона, заглянувшего в форточку и спросившего пирожок с мясом.
– Ты как тут оказался?! – выдавил из себя Илар, ошеломленный и напуганный. «Мальчишка может рассказать о том, что здесь видел, и… неизвестно, что будет! Ох, я и дурак! Да что же я наделал?! А все вино! Отец всегда говорил, что вино делает даже из умного человека полнейшего идиота и что самые большие глупости делались именно под воздействием вина! И что же я натворил?! Ой-ей!»
– Я принес твои деньги… положил тут, под стол. И спал здесь. Охранял, чтобы никто не украл. Я видел, как ты залез в ванну, потом она ожила и бегала по комнате, а ты ею командовал, и она тебя понимала! Ты колдун, господин музыкант? Только не убивай меня, ладно? Я никому не скажу, что ты колдун! Пожалуйста, не убивай!
– А почему это я должен тебя убить? – неприятно удивился Илар. – Даже если я и колдун? Я что, ненормальный убийца?
– Ну как же… я видел твое колдовство, ужасное, страшное! Мне про колдунов рассказывал Тирун – это наш работник при кухне! Он говорит, что колдуны злые и что они убивают детей, когда творят колдовство. Вот! Но я никому не скажу, господин! И все равно же мне никто не поверит – я маленький еще, и к тому же раб! Так что не бей меня, ладно, господин?! Я денег тебе собрал, ничего не тронул! Мне так нравится, как ты играешь!
– Тебя как звать? – хмуро спросил Илар, мучительно пытаясь сбросить пьяную одурь. Ему было стыдно за свое поведение, и развлечение уже не казалось таким смешным. Наоборот, с каждой минутой он все больше убеждался, что вел себя как последний идиот и что такой идиот заслуживает костра на базарной площади – просто за свою глупость.
– Даран, господин! – оживился мальчишка. – Даран меня звать!
– А чей ты раб? – так же хмуро переспросил Илар. Он крайне отрицательно относился к рабству, впрочем, как и его отец Шаус. Отец считал, что человек не может владеть человеком, это противоестественно. А еще – что рабство пришло с юга, с завоевателями. На севере рабства никогда не было. На работе в пекарне отец никогда не использовал рабов, только свободных людей. Тут было еще одно обстоятельство: рабами становились преступники и взять на работу преступника – это непрактично. Во-первых, свободный всегда лучше работает, если ему платить хорошую плату и если он не полный идиот или пьяница. Раб не будет работать в полную силу, а кроме того, может и напакостить хозяину, отомстить за свою неудавшуюся жизнь. Были рабы потомственные, были отданные в рабство за преступления, но не было рабов счастливых и быть не могло. Кто-то решался бежать, скрыться от хозяев, – их искали. Если находили, то казнили или секли до полусмерти. Были такие, кто отбывал свой срок спокойно, зная, что подневольному положению когда-то придет конец. Обычно в рабство продавали на десять-двадцать лет. Среди рабов встречались должники; они не уплатили налогов государству или же задолжали кредиторам, и те не смогли через суд получить какое-либо имущество должника, кроме «движимого» – самого должника. Если сумма была большой, могли продать и жену, и детей – жена и дети считались собственностью главы семьи. Дворян, конечно, это не касалось – дворяне не могли быть проданы в рабство согласно закону. Их, правда, могли повесить. Именно повесить, а не отрубить голову – не должна проливаться драгоценная дворянская кровь. Бред, конечно, кровь, она кровь и есть, горячая, соленая, красная и пахнет железом. Это Илар знал наверняка. Что ни говори, но ведь он был наполовину дворянином, пусть и «ублюдочным», с точки зрения «чистокровных».
– Я принадлежу господину Эстару, – пожал плечами мальчишка, несмело выбираясь из-под стола. Он успокоился, колдун явно не хотел готовить из него колдовское зелье. – Нас с матерью продали в рабство за долги. Папаша выпивал, занимал денег, все пропил, проиграл в кости и сбежал. А нас продали с торгов. Давно уже, я еще совсем мало́й был.
