Теперь Глиттер мог сколько угодно бегать по «игровой площадке», вызывая взрывы искр, он мог кричать, привлекая внимание, прыгать возле стены и кидать на нашу сторону разные предметы, много чего он мог, кроме как преследовать нас. Конечно, логичнее всего ему было бы отправиться вдоль стены в направлении Предзонника (как он и поступил, не дожидаясь нашего ухода) и на ближайшем КПП обрести свободу, но в этом случае мы тем более становились для него недосягаемы.
– Ступайте с миром, – напутствовал Жиль меня с Головастиком, когда мы дошли до турникетов. – Делайте, что должны.
В холле, по ту сторону проходной, сидела на диванчике малышка Боа, незаметная и такая обыденная, что все проходили мимо, ее не замечая. Мы заметили только потому, что она этого захотела.
– Ты обещал, – нудным голосом сказала она мне.
Я взял ее за руку.
– Пошли, прилипала.
Выходили мы через боковые двери, чтобы не попасть на площадь, полную неравнодушной и разгоряченной публики. Поближе к автостоянке. Головастик на ступеньках споткнулся, потеряв ботинок – тот оказался без шнурка. А шнурок, надо полагать, был свернут в клубочек и лежал в кармане среди прочего хлама. Если б не эта заминка, мы бы не столкнулись с мисс Уоррен, главной классной дамой «Детского сада».
– Вы куда, дети? – строго спросила она.
«Дети», «ребенок». Для нее – просто слова. Без смысла. «Экземпляр» или «особь» применительно к нам, мутантам, наполнены для этой педагогини куда большим содержанием.
– Бегите к машинам и ждите меня, – сказал я Бо с Головастиком, задав рукой направление.
– Как это – бегите?! – вознегодовала дама. – Немедленно в корпус!
– Скорей, скорей, – подтолкнул я малышей. – Я за вами.
Она задохнулась от гнева. Пятнами пошла.
– Кто позволил?! «Образцы» должны находиться в предписанных распорядком помещениях, пока власть и общественность решают, что с ними делать!
Мы с ней посмотрели вбок, на сборище граждан, неумолимо превращавшееся в толпу. Пока я был в Институте, людей заметно прибавилось. Посмотрели на виселицу с болтавшимся чучелом.
– Что с нами делать? – переспросил я. – Повесить, конечно. Позволить и дальше жить в вашей тюрьме – это расточительство.
– Пэнов, да ты… – Она схватила меня за руку. – Ты никуда не пойдешь! Я сейчас сообщу. Я… я… буду кричать!
И ведь будет, понял я. Глаза у нее стали совсем безумными. Она вдруг дала мне пощечину – автоматически, как привыкла… Нельзя было терять ни секунды. Бывают ситуации, когда побеждает именно тот, кто первым закричит. Или ударит…
Да, я не отказал себе в этом удовольствии. Честно говоря, даже не мечтал, что судьба когда-нибудь подкинет мне такой подарок. Ударил я не кулаком, а ладонью – по ее трясущимся губам. Кулаком бы просто убил. Другой ладонью – по щеке, с размаху, чтобы звук услышать. Вот это называется пощечиной, а не то, что ты пыталась тут изобразить, добропорядочная сука.
До сих пор я руку на женщин не поднимал – ни разу. Получается, своего рода инициация…
Мама всегда мне говорила, что женщин бить нельзя, а я не понимал почему, хоть и не спорил. Из-за вот этого вот дерьма, мол, если мужчина ударил женщину, то он не мужчина, некоторые из них привыкают, что им позволено все. Женщины ведь отлично умеют бить, только своими способами. Например, словами. Но когда нападаешь, будь готова получить в ответ. Принцесса ты или кормящая королева-мать, без разницы. Форму ответа выбирает жертва – по праву. А всякие табу устанавливают те, кто хочет безнаказанности.
Больше скажу. Иногда словами бьют на уничтожение. Иногда и по площадям. Но если нет у тебя такого оружия, как убийственное слово, если ты немеешь или соображаешь долго, что ж тебе делать? Разумеется, ударить из другого оружия, какое есть. Кулаком. Это совершенно естественно и очень по-человечески. Так что бить женщину, КОНЕЧНО, можно. Важно только (в моей терминологии) не совершить военное преступление, то есть не нанести физическую травму. А психологическая травма – так ради нее, собственно, и война полов. Но это все теория, это я вспомнил попутно.
Мисс Уоррен остолбенела. Столько лет прожила, а ни разу, наверное, не задумалась, что ей тоже запросто может прилететь в табло.
– Эй, парни! – заорал я во всю глотку и руками замахал. – Сюда! Я поймал эту старую дрянь!
В толпе бродили несколько моих знакомых, к ним я и взывал.
– Эй, это она учит мутантов!
Они пошли ко мне, убыстряясь и перекликаясь: «Там Пэн кого-то нашел… Поймали училку… Отмудохаем стерву…»
– Хотела удрать, – с жаром объяснил я. – Подстилка мутантская!
– Да вы что, ребята, я же, наоборот… – попыталась возразить мисс Уоррен. Я не дал ей слова, вторично врезал по губам. И этого оказалось достаточно. Важно было начать.
Кто-то ее толкнул в спину, кто-то подставил кулак, и костлявое тело согнулось пополам. Есть такие любители, которым абсолютно все равно, кого отмудохать и за что, лишь бы отмудохать. На них и был расчет. Я сразу оказался не нужен, выдвинулся бочком и постарался исчезнуть. Никому до меня дела не было.
На автостоянке я выбрал электромобиль, с ним мне проще. Отключил «сигналку» (взглядом, подумал бы сторонний наблюдатель), заставил замки на дверцах открыться. Хорошо быть королем электромагнитных импульсов! Да и принцем неплохо. Машину я завел уже безо всякой магии, опыта хватало. Посадил детишек в салон…
Только когда отъезжали, я посмотрел, как там дела у классной дамы. Ее уже свалили на газон и били ногами. Юбка задралась, выставив на всеобщее обозрение старомодную комбинацию и чулки на резинках. Полиция не вмешивалась.
Каждому свое, мысленно послал я ей. «Jedem das Seine» по-немецки. Такие слова когда-то написали на воротах Бухенвальда ваши, дорогая мисс, предшественники.
Глава 2
Экспериментировать с «Рубиком-2» я начал еще в Зоне. В городе продолжил (пустынных местечек по пути хватало), так что к моменту демонстрации в гараже мистера Паттерсона я умел пользоваться артефактом, как складным ножом. Конструкция его составная, хоть внешне он и похож на кристалл. Выявить закономерности, определяющие направление «прыжка», было несложно. Расположи нужным образом условные грани относительно вектора силы тяжести, перемести один из сегментов – и ты в новой точке пространства.
Говоря «ты», я имею в виду, конечно, себя. Ни с кем из нашей компании «Джон-попрыгунчик» больше не дружил – ни с Натали, ни с Лопатой, ни со Скарабеем.
И еще одно ограничение: артефакт переносил только меня. Вернее, нас двоих, включая его самого. Все мои попытки взять с собой в «прыжок» кого-то еще были неудачными. Брал ли я Натали за руку, обнимал ли ее, заведя «попрыгунчик» ей за спину, сажал ли Скарабея себе на плечи – без толку, перемещался я в одиночестве.
Зато вещи перетаскивать я мог, и не только мелкие. Например, винтовку – легко. Или полный рюкзак.
