– На двенадцать! – заорал он.
– Огонь на двенадцать!
Обычно войну представляют себе… как героическое столкновение двух отрядов… как атаку в полный рост… а может, даже и не в полный. Как нечто такое, где можно проявить героизм… поднять там роту в атаку или ворваться первым во вражеские окопы… или там вражеского командира в плен взять. Действительность крайних лет куда проще, страшнее и грязнее. Одна сторона намного, на порядок сильнее другой – и обе стороны это осознают. Одной стороне терять совершенно нечего, а потери другой выражаются цифрами с шестью, а то и семью нулями – и обе стороны осознают и это. Война превратилась в разновидность убийства. Одна сторона всегда нападает, другая – пытается обороняться. Поскольку у слабой стороны шансов в открытом бою нет, она использует взрывные устройства и инфильтрацию. Большинство погибших в GWOT погибли от взрывов, а не от пулевых ранений, взрыв стал основной формой вооруженной борьбы. Перестрелки если и случаются… то обе стороны обычно не видят друг друга, а просто стреляют в том направлении, где должен быть, по их мнению, противник. Потери в основном бывают от случайных попаданий. Сохраняй спокойствие и продолжай стрелять – вот такая сейчас современная война…
* * *
Огонь контрактники прекратили, только когда подъехали русские. У них был бронетранспортер, – а экстремисты обычно не связывались, если у другой стороны был бронетранспортер. Русский бронетранспортер был машиной довольно неказистой, намного меньше по размерам и намного менее защищенным, чем современные БТР стран НАТО, но у него основным калибром был «КПВТ». Пулемет где-то шестидесятого калибра, вдвое мощнее «ма-деус». Он пробивал любые преграды, за которыми мог скрываться снайпер или стрелок, и как только он появлялся на поле боя, бандиты начинали отступать. Сам БТР, кстати, тоже был уязвим от огня «РПГ», но русские, с их прирожденным фатализмом, ездили не на броне, а на ней, то есть на крыше бронетранспортера. Сам Сэммел впервые увидел это несколько лет назад и до сих пор не мог понять загадочную русскую душу.
Русские были настроены довольно агрессивно, они направили на них оружие и приказали сложить свое, чего контрактники делать, конечно же, не собирались. Сэммел вышел вперед, и ему навстречу вышел невысокий, лет тридцати с чем-то офицер, в довольно грязной форме без знаков различия. На голове у него была шляпа со свернутой сеткой от мелких насекомых, которые тут были большой проблемой.
– Обзовитесь… – сказал он. Русский язык был очень богатым, и казалось, что каждый русский считал своим долгом привнести в него что-то свое. Сам Сэммел, этнический русский, не всегда понимал сказанное. Обозвать – сказать о человеке что-то дурное, верно?
– Я Самойлов, – сказал он по-русски. – Глобал риск менеджмент, главный исполнительный офицер на месте. И если вам интересно, что мы тут делаем, – мы делаем вашу работу, верно?
Сэммел был американцем, хоть и с русскими корнями, и мыслил по-американски. Но как работать с русскими – он понял. Им бесполезно что-то доказывать, но у них есть нечто святое, что действует почти на каждого русского. Это справедливость, для русских очень важное понятие, не менее важное, чем для американцев закон, а для немцев – установленный порядок. Докажи, что с тобой поступили несправедливо, – и русский бросится на твою защиту. Покажи, что справедливо поступил ты, – и русский согласится и встанет на твою сторону…
– Что здесь произошло?
– Подрыв Ай-и-ди, потом нас обстреляли, – Сэммел показал рукой, – вон оттуда. Мы остановились и открыли ответный огонь.
– Обычно вы не останавливаетесь.
– Да, но они на это и рассчитывают. А я хотел оставить им послание…
Русский офицер и американский контрактник какое-то время смотрели друг на друга. Потом русский махнул рукой.
– Жук! Приготовиться к прочесыванию!
* * *
Бронетранспортер рухнул в канаву, выбрался из нее, пополз по полю. За бронетранспортером шли они, рассыпавшись редкой цепью и держа оружие наготове. Сам Сэммел предпочел бы оставить БТР на дороге, чтобы он прикрывал их издалека огнем тяжелого пулемета, но у русских были свои расклады…
Бронетранспортер остановился метрах в ста от лесополосы, грозно поводя пулеметной башней. Цепь продолжила движение.
– Товарищ капитан! – крикнули откуда-то слева. – Здесь двухсотый!
* * *
Трупешник сдернули кошкой. Случаи, когда подстреленные ваххабиты из последних сил совали под живот гранату и выдергивали кольцо, уже были, и про них все знали…
Американцы и русские подошли к трупу, держась на безопасном расстоянии. Потом один из русских приблизился, осторожно прощупал пояс, карманы. Надрезал штаны…
– Вах, товарищ капитан. Документов нет.
И трусов нет. Ваххабиты – то есть исламские экстремисты – не носили почему-то трусов, это был один из признаков, позволяющих определить экстремиста. Русский посмотрел пальцы…
– Свежак.
– Что это значит? – спросил Сэммел.
– Новичок, – не оборачиваясь, ответил русский офицер, – скорее всего, ему приказали в качестве выпускного экзамена организовать террористический акт. Вот он и решил подорвать фугас на дороге.
– В одиночку такого не сделаешь.
– Наверное, были еще. Бросили его и ушли, не стали тащить до машины. Вон, автомата нет, автомат забрали…
Вернулся еще один русский.
– Следы до проселочной дороги, там обрываются. Следы крови…
– Значит, не одного подстрелили.
– Я бы хотел сотрудничать с вами, – сказал Сэммел. – У меня есть ресурсы, которых нет у вас. Вместе мы сможем сделать больше.
– Вали отсюда, – не оборачиваясь, приказал капитан.
Сэммел схватил его за плечо, развернул.
– Эй… я мог бы уехать, но остался. Мне не все равно, что здесь происходит, понял?
Капитан посмотрел на руку Сэммела – и тот был вынужден отпустить его плечо.
– А какого х… сюда черных везут целыми составами. Какого х… у вас в вертухаях одни урки ходят…
– Я не могу отвечать за практику своих нанимателей.
Едва сказав это, Сэммел понял, что допустил ошибку. Капитан скривился:
– Да пошел ты…
* * *
На следующий день у Алекса Сэммела была встреча. Встреча, к которой надо было готовиться очень и очень тщательно…
Он тщательно выбрился и привел в порядок свои волосы, которые давно лишь подравнивал машинкой. Надел единственный имеющийся у него костюм и под него кевларовый бронежилет, способный держать не только пистолетную, но и автоматную пулю, если нет упрочненного сердечника. Пистолет он не взял – только закрепил на корпусе часов, с той стороны, которая прилегает к руке, круглую, очень острую бритву. В том месте, где он должен был появиться, личное оружие не играло почти никакой роли.
