Замотанные полосами ткани руки дёргало ноющей болью, ссадины на лице запеклись неровными корками, но духовное смятение было гораздо важнее. Олег понял, что не в силах оставаться один, наедине с собственными бурлящими мыслями, и выбежал в коридор. Отец Алексий, пожилой духовник Олега, жил в соседнем крыле общежития и в столь поздний час должен был быть, несомненно, в своей келье. Старик был не слишком хорошо образован, но отличался потрясающим здравомыслием и глубокой верой. Он как будто излучал душевное тепло, успокаивая мятежный разум подопечного буквально двумя-тремя словами. Олегу вдруг остро захотелось увидеть добрые глаза духовника, его прячущуюся в густой бороде улыбку и услышать привычное: «Суемудрствуешь, чадо!»
Гулкие коридоры старинного здания семинарии были темны и пусты. Олег не раз замечал, что причудливая архитектура удивительным образом глушит звуки шагов и разговоров, создавая ощущение заложенности в ушах. Было ли это сделано специально, чтобы не отвлекать духовных лиц от благочестивых размышлений, или оказалось случайной причудой акустики, Олег не знал, а спросить у кого-нибудь не было случая. Однако сейчас с этой привычной тишиной что-то случилось – коридор наполняли слабые, но отчетливо слышимые скрипы, шелест и постукивание. Такое впечатление, что за каждой дверью что-то происходило. Что-то очень и очень неприятное. Как будто кто-то пытался открыть их изнутри, но не мог или не умел. Олегу стало страшно. Казалось, что коридор уходит в бесконечную тьму, а двери вот-вот распахнутся, и оттуда… Он помотал головой, выгоняя дурацкие мысли. Страх был совершенно иррациональным, как во сне, но издёрганные нервы не выдержали, и Олег побежал. Бежать по коридору семинарии было как-то неприлично, но по крайней мере собственный топот заглушал этот жуткий шелест за дверями. Странно, но Олегу даже не пришло в голову молиться, лишь где-то в глубине сознания бормоталось что-то вроде: «Господи, помилуй, Господи, помилуй». А может, это было: «Твою мать, твою мать» – фоновый звук оглушенного стрессом разума.
Единым духом проскочив три коридора и два лестничных пролёта, Олег остановился перед толстой деревянной дверью кельи отца Алексия. Ему стало стыдно за дурацкую панику – коридоры оставались пустынны, и никакие чудовища не кинулись на него из-за дверей. Коря себя за неприличную для священника душевную слабость, Олег постоял перед кельей наставника, успокаиваясь и переводя дух, и только потом тихо постучал. Ответа не было. Олег удивился – он отлично знал неизменный на протяжении многих лет распорядок дня своего духовника. В этот час старик должен был находиться в келье и бодрствовать за книгой. Олег набрался решимости и постучал громче, уже обмирая внутренне от дурных предчувствий. Из кельи донёсся тот самый, пугающий до обморока, настойчивый шелест. Прошептав: «На тя, Господи, уповаю», – Олег рванул на себя витую латунную ручку.
В первую секунду Олегу показалось, что его старый духовный наставник напялил на себя нелепую шапку, вроде тех тряпичных пёстрых куриц, что надевают на чайники, и лишь потом он разглядел в тусклом свете упавшей настольной лампы, что на голове старика, вместо привычной камилавки, восседает огромная, размером с раскормленного индюка чёрная птица. Лица под этим жутким головным убором не было – лишь красно-бурые клочья некогда белой бороды торчали смятой паклей из кровавого месива с пустыми провалами глаз. Олег застыл на пороге, глядя на невозможное зрелище, и не мог отвести взгляд от неестественно белых фарфоровых зубов, сияющих сквозь превратившиеся в лохмотья губы. До него не сразу дошло, что келья полна ворон, – серые птицы бродили среди разбросанных бумаг и перевёрнутых чашек, вспархивали, тяжело перелетая со шкафа на стол, и движения их, пугающе осмысленные, – как будто судебные приставы пришли описывать имущество покойного, – производили те самые стуки и шелест. Но самым страшным было не это – за креслом несчастного духовника стоял чёрный силуэт, от которого веяло таким нечеловеческим и гадким ужасом, что это воспринималось на физическом уровне, как непереносимый омерзительный запах. Позже Олег назвал это для себя «смрад души», но тогда просто закричал и, захлопнув дверь, опрометью бросился на улицу.
В огороженном старым кирпичным забором дворе семинарии было темно и безлюдно. Фонари почему-то не горели, не светила луна, и пустое пространство казалось наполненным чернилами озером. Олег в панике бросился к воротам, одержимый одной мыслью – прочь, наружу, вырваться из этой жуткой шелестящей тишины! За спиной раздалось громкое хлопанье крыльев, и тут священник, зацепившись ногой в темноте за что-то твёрдое, рухнул на землю, больно ударившись плечом. Волосы взъерошил порыв ветра – летучая тварь промахнулась. Подвывая от ужаса, Олег ринулся вперёд на четвереньках, сбивая колени о брусчатку двора, и с размаху врезался головой в жестяной борт машины. Из глаз посыпались искры, от боли навернулись слёзы, но он, не обращая на это внимания, рванул на себя ручку двери и стремительным рывком вбросил в кабину своё тучное тело. Захлопнув дверь, Олег судорожно перевёл дух – машина казалась островком безопасности. Старая раздолбанная «Волга» была казённым имуществом прихода, и на ней ездили по делам все, имеющие права. Отпевать ли покойника в дальнюю деревню, на рынок ли за продуктами – везде, покряхтывая, ползала замученная «двадцать четвертая». По этой причине ключи от зажигания хранились под ковриком, что Олегу было прекрасно известно. Проклиная мешающее пузо, он шарил под ногами в тёмноте, пытаясь на ощупь подцепить пальцами брелок.
Неожиданно машина ощутимо содрогнулась – на крышу приземлилось нечто весьма массивное. Олег, обливаясь холодным потом, ещё быстрее зашарил под ковриком. Сверху раздался неприятный железный скрежет – такое впечатление, что кто-то вспарывал когтями крышу, как консервную банку. В желудке Олега предательски забурчало. Наконец металлическое кольцо подвернулось под вспотевшие пальцы, и он, преодолевая нервную дрожь, вставил ключ в замок зажигания. Стартёр неприятно всхрюкнул, взвыл и отключился – завести норовистую машину можно было только с немалой долей смирения и молитвы. Олег, шепча непослушными губами «Отче наш», снова и снова поворачивал ключ, пока изношенный бендикс не зацепился прочно за венец маховика, и мотор, вздохнув, не затарахтел. На крыше топало и скрежетало, периодически к этим звукам добавлялся сильный удар – видимо, клювом. Олег в каждую секунду ожидал, что, в лобовом стекле появится жуткий чёрный силуэт, распахнётся давно уже не запирающаяся дверь старой машины, и тут случится то жуткое, чего даже и представить себе нет сил.
Зажглись фары, и в их свете Олег увидел, что двор полон птиц. Крупные серые вороны сидели рядами, как на параде, пристально глядя на машину. Он включил заднюю передачу и, нажав газ, резко бросил сцепление, чтобы стряхнуть птицу с крыши. Машина прыгнула назад, и здоровенная чёрная тварь соскользнула от рывка на капот. Сквозь лобовик на Олега уставились круглые бусины чёрных глаз. Священник затруднился бы опознать породу птицы, даже будь у него такое желание, но ему показалось, что размером она, как минимум, со страуса, а клюв не уступает ледорубу. И этот чудовищный клюв с размаху долбанул по стеклу. Олег непроизвольно откинулся назад, загораживаясь рукой, – ему показалось, что сейчас в лицо хлынет ливень осколков, но лобовик выдержал. Олег дёрнул ручку коробки передач и рванул машину в сторону ворот. Птица, скрежеща когтями по капоту, пыталась удержаться – растопыренные крылья закрывали обзор. Однако Олегу наконец повезло – снеся ветхие створки, старая «Волга» вылетела на улицу. От сотрясения проклятая тварь, взмахнув крыльями, провалилась куда-то в темноту. Стараясь унять сердцебиение, Олег вывернул на шоссе в сторону города. Разгоняя ослепшую на правую фару машину по пустой тёмной трассе, он шептал молитвы, ещё не веря своему избавлению от демонической напасти. Никто его не преследовал, крылатые твари не пикировали с тёмных небес, жуткие силуэты не вставали из тьмы в свете фар, и священник начал потихоньку успокаиваться. Когда под колёсами мелькнула светящаяся флуоресцентная надпись, Олег не обратил на неё внимания.
